Я спросил:
— А кто делал корабли?
Она говорит:
— Да так… Они просто так стоят.
— Ага, — сказал я. — Понятно. — И не стал приставать.
Потрясающие были корабли, я их рассматривал как обалделый. Окно в комнате было открыто, в комнату залетал ветер, и паруса тихонько шевелились.
Я сказал:
— Здорово у тебя. Очень. Я бы в такой комнате жил и забот не знал! И как всё аккуратно сделано, с ума сойти можно.
Она говорит:
— Это папа делал.
А я сказал тогда:
— Годика через два-три здесь вообще места жить не будет — одни корабли.
Она засмеялась и говорит:
— Всё. Больше не будет. Он исчез.
— Кто исчез? — спросил я.
— Папа.
— Как исчез? Куда?
— Не знаю. Пропал. Исчез.
— А мама — что, тоже исчезла?
— Нет, мама не исчезла.
Паруса от ветра шевелились, я всё никак не мог прийти в себя и почти не слушал её.
Мне было так здорово, такое что-то непонятное со мной творилось, что всё во мне прыгало, и я чувствовал, что должен вот сейчас, немедленно что-то сделать. Вдруг я увидел в окно, что напротив, через улицу, стоят автоматы с газированной водой, две штуки, и тут же мне так захотелось пить, так захотелось, ну просто ужас… Я даже чуть не выпрыгнул в окно, тем более, что оно было совсем не намного выше, чем простой первый этаж, — на капельку. Само собой разумеется, я не выскочил, всё-таки неудобно, я схватил свой портфель и стал прощаться и выбежал на улицу. Смешно, но про воду я совершенно позабыл и помчался сразу домой, размахивая портфелем и напевая песню.
Когда я пришёл домой, был уже почти вечер. Мама увидела меня с портфелем и долго разглядывала, как будто ей уже звонили из школы, что меня выгнали. Потом сказала:
— Что, дорогой, тебя заставили в школе сидеть за нарушение дисциплины? Или за плохую отметку?
— Ну что ты, — говорю.
— Но ты же с портфелем! Значит, не был дома, а?
— Чепуха. Я тут к одному пареньку заскакивал. Может быть, мы теперь вместе уроки делать будем.
— Вот это очень мило, — сказала мама. — Я давно тебе это советовала. Ум хорошо, а два — лучше.
— Это верно, — сказал я. — Два ума лучше. — И ушёл в другую комнату делать уроки.
Я разложил учебники и тетрадки и просидел так часа два, но делать ничего не мог, не получалось почему-то. Вообще я даже плохо на месте сидел, будто во мне работал неспокойный моторчик: чух-чух, чух-чух, чух-чух… Он работал всё тише и тише, а потом заглох и перестал мне мешать, но с уроками всё равно ничего не получалось, и вдруг я почувствовал, что настроение у меня поганое-поганое. «С чего бы это?» — думал я.
А как, между прочим, зовут эту девчонку? Нет, я не спрашивал у неё.