Нет, в американофильстве Галину Артемьеву не заподозришь.
Может, ей фрицев жалко? Как-никак, одна из ее задушевных героинь – «немка по паспорту и на русском языке говорит с чужими интонациями». Прадедушка другой героини в Первую мировую войну побывал у немцев в плену, и немцы обращались с ним терпимо. Это потом Гитлер им «всякой гнили в мозги понасовал», и стали эти сбрендившие немцы уничтожать всех подряд, «просто так, балуясь, от нечего делать», да заодно и повесили прапрадедушку героини, восьмидесятилетнего старика, того самого, который в январе 1905 года сынишку своего вытолкнул к жизни, от пуль спас, обогатив тем самым родословную героев Галины Артемьевой русскими генами.
И ведь сколько бы ни оглядывалась она по сторонам: на американцев, немцев или чехов, – боль ее чисто русская, мысли – только о России. О «большой и злобной стране». Которая шатается из стороны в сторону от «избытка шальных сил». И «разворована» ее собственными гражданами, готовыми все пустить в распыл. По русскому обычаю: так не доставайся же ты никому.
Откуда в ней, в лирической героине Галины Артемьевой, такая запредельная требовательность, такая ревность непримиримая, такая яростная любовь, переходящая в ненависть?
А героиня – полукровка. Душа, разорванная надвое. Дитя двух народов, каждый из которых считает себя богоизбранным.
Еврейское начало вовсе ведь не связано у нее ни с крючковатым носом, ни с шерстью, как у шимпанзе. Это все карнавальные заморочки, анекдотцы, приколы, страшилки. Настоящий еврейский папа сидит на кухне, сжавшись, и слушает свою антисемитку-тещу, а потом пытается что-то там склеить в бизнесе, а когда бизнес не клеится – покорно вешается. «Нежный прах». Из петли вынимают тело, «холодное, как мрамор». Вспоминают «утонченность», которая при жизни была не видна из-за «неухоженности».
Русское начало, напротив, исполнено витального напора. В начале перед нами «красивая женщина с широкими скулами, зелеными глазами и толстой косой, уложенной на голове венком». В финале – скуластая мужеподобная баба с поджатыми губами и гладко зачесанными назад волосами: «не разберешь, пучок, что ли… Только по сережкам в ушах и догадаешься, что женщина». А послушаешь ее ругань, и захочется с размаху огреть ее сковородкой… Если, конечно, она еще сохранит себя в роли матери и вовремя не сбагрит детей на руки какой-нибудь дальнородственной тете.
Меж двумя этими вехами и простирается русский мир.
«Ах, этот бедный русский мир без любви, основанный на претерпевании жизни! Мир, где моментом не наслаждаются, а стремятся скорей пробежать его, крепко зажмурив глаза, чтобы не видеть ни серого кафеля вокруг, ни серых домов, ни серых кустов, ни кудрявенькой девочки, чья головка все поднимается в кроватке и маячит в серенькой зыбкости ночи, и не дает покоя».