Он не понимал разговора глазами. В ярости от собственной слабости он решил прибегать на уроках к силе: не хочешь пряника, выучу кнутом.
Мать видела в тот день все: его мелькающую руку, ужас унижения дочери, плетку над ее прекрасной головой. Она слышала звуки ударов и поперхивающееся дыхание девочки. Мать не могла выть: услышит тот, кому она доверила свое дитя, и обе они погибнут. Время игр прошло. Наступала расплата. А люди любят взимать плату полной мерой.
Старая волчица убегала в самые дебри леса и там выплескивала океан своей тоски небу.
С первого же насильственного урока ночами начала выть дочь. Она не могла больше, как прежде, сдерживать свою дикую силу, и сила эта оборачивалась страшными для человека звуками.
Он стал раздражаться на приемыша. Уроки проходили впустую. Злоба его росла с каждым ударом. Однажды она упала и лежала неподвижно. Он решил, что убил ее, и, ненавидя себя за то, что сам сотворил с их доверчивыми отношениями, пнул в ярости ногой ее мягкое бесчувственное тело с шелковистой пушистой серо-голубой шерстью. Она открыла глаза и сказала ему: «Убей. Пусть все кончится».
И он ударил еще раз. И еще.
Все вокруг молчало. Ошеломленные псы. Мать за забором. Не было птиц – они не любят наблюдать непоправимое.
Он шумно черпал воду из колодезного ведра и хлебал, как после тяжкого труда.
Он очень сожалел. Очень. Он больше никогда не стал бы. Пусть бы жила, какая есть. Веселая. Умная. Девчонка-праздник.
Он собрался отнести в лес мертвое тело. Она дышала. Он держал ее на руках и плакал. Слезы капали ей на нос, на лоб. Он обещал ей, что больше никогда… Пусть только все будет, как прежде. Пусть она родит ему щенков. Он их выучит по-своему. А она пусть остается собой.
В эту ночь проклявшей навеки человека матери-волчице снился бесконечный сон: зима, родной лес, одинокий лыжник, запах его жестокости, ее прыжок, совместное падение, голое горло с ненавистным запахом, его последний всхлип. Последний.
Она скрипела во сне зубами так, что сыновья опасливо отодвигались от матери и щетинили холки сквозь сон.
Дочь, впервые за все время пребывания в человеческом жилище, тяжко спала. Ей хотелось спать вечно, вольным могильным сном. Она чувствовала отвращение ко всему вокруг и особенно к человеку, к его неживому нечистому запаху, к его вероломным рукам. Потом сквозь тошнотворное отвращение пришло другое, то, что передалось издалека, из глухой чащобы. Она стала видеть мать, братьев, снег, почувствовала силу их неслышного бега рядом, бок о бок. Она во сне убежала далеко и навсегда.