Ну, а дальше уж и пошло.
Вот кончила она школу и не знает, че делать. То есть надо идти, конечно, работать. Или учиться. Или и то, и другое. А куда? Она не знает, чего хотеть. То есть у нее существуют желания, но такие неисполнимые, что их и желаниями назвать стыдно. Например, полететь в космос в составе международной космической экспедиции. Или хоть стать звездой, неважно – поп, рок, теле, кино. Звездой. Чтоб все узнавали, автографы там, обложки журналов, все под нее косят, туфли носят как у нее, глаза сквозь челку, как у нее…
А всю остальную муру обычную – чего зря хотеть? В заднице сидеть, на рынке торговать – на это желания не нужны. Это, как отравленный воздух, – не хочешь, а дышишь.
Еще хорошо, ей в армию не идти, тогда предки точно покоя бы не дали, а так, говорят, осмотрись, продумай, выбери.
И вот лето в разгаре, июль, а Валька, так ничего не желающая по мелочам, идет поутру в ларек за йогуртом. Проникает из квартиры на лестничную клетку, балансирует на своих двенадцатисантиметровых каблуках (один чуть короче другого, из-за этого сложности) и думает, как же ей все остозвездело. И почему это во всем городе в подъездах разит ссаньем? А запах – это такая штука: вдохнешь, и фиг знает, что там в тебе изнутри поселится. Вот Валька, стараясь не хромать и не дышать, злобно вспоминает, что где-то слышала (или читала), что сто лет назад, до революции, что ли, у нас в стране в подъездах нормальных жилых домов не ссали-не срали. Народ вроде тот же жил, язык-то остался? А чего же так все изменилось? Порода новая вывелась? Такие люди-птицы: ссутся на лету, не удержать. Может, правда, чего у людей с мочевыми пузырями от новых условий сделалось? Или так: жили прежде разные породы людей. Те, которые на голову не больные и с нормальным обонянием, те в подъездах не гадили. А тех, кто больной и способен нагадить, тех было сразу видно: они сильно отличались от здоровых. Так вот больных в подъезды не пускали. Они жили по-своему и копили злобу на нормальных. И когда достаточно накопили, начался легендарный октябрь 1917 года. Нормальные боролись за свои подъезды, как могли, но у ссучих сил было больше из-за запасов злобы и привычки размножаться в антисанитарных условиях. Они и победили. Всех нормальных вытравили и теперь живут повсеместно. И даже те из них, кто стали сейчас богатыми, все равно не стали нормальными. Способны на любую грязь и словами, и делом.
Тут Валька вырвалась на свежий утренний воздух и зашагала в арку, привычно прихрамывая на своих итальянских от-кутюрах. Она так распалилась из-за подъездной вонищи (в арке, кстати, тоже воняло), что подумала на родителей: «А они-то сами кто? И чего они меня только родили? Видели же, какое все вокруг говно. И дитя свое не пожалели! Жить заставили. Мне бы в дальние страны. Где солнце, море, водопады, цветы… А так… Чего ваще жить-то?»