Валька пришла в себя на больничной койке, упакованная как мумия. Лица не видно, рука в гипсе, ноги забинтованы, но пальцы шевелятся.
На самом деле с бинтованием явно перестарались. Это медсестры из классовой ненависти к богатому мужику и из жалости к Валькиных родителей слезам сгустили картину, тем более бинтов не надо было экономить: виновник происшествия, как попугай, повторял: «Делайте все, что нужно, ничего не пожалею». Ну, они и обмотали Вальку, чтобы тот видел, гад, чего натворил.
Родителям они сказали: «Ничего, не волнуйтесь, все у вашей Сильвы Федоткиной в порядке, только сотрясение мозга, на лбу шишка, нос помят, губы разбиты, рука одна сломана, коленки расквашены и растяжение связок на обеих ногах. Поздравляем! В рубашке родилась!»
Конечно, родители обрадовались таким пустякам и перестали дрожать, плакать и всхлипывать.
Но преступнику медики объяснили совсем по-другому, чтоб неповадно было и платил чтоб по полной.
– У нее, – говорят, – в результате множественных травм увечья на всю оставшуюся жизнь. Вы одним ударом своего транспортного средства искалечили…
Но тот даже договорить не дал.
– Я все возмещу! Я отвезу в лучшие клиники! Я оплачу любые операции! Я сам буду за ней ухаживать!
У него сразу появился интерес к жизни, ведь богатыми становятся те, кто любит и умеет быстро и по-деловому рассекать проблемы, как кокосовый орех: вжик – и пополам. А там внутри (главное быть уверенным) – райское наслаждение.
И когда все более или менее организовалось: Валька пыхтела сквозь бинты на больничной койке, родители отбыли домой передохнуть, медперсонал получил подъемные на совершение последующих подвигов во имя милосердия, – наш миллионер, осторожненько ведя свой преступный джип, поехал по магазинам и вернулся в палату с тысячами вкусных вещей и всякими девическими радостями: душками, помадками, пудрочками, гельчиками, кофтюльками, топиками и многим другим. Он разложил это все по палате и сел смотреть на молодую, едва не загубленную им жизнь.
Валька уже была не в отключке, а просто спала от скуки. Богатый дядька вспомнил, как поднял ее на руки, чтоб засунуть в машину, и ему показалось, что тогда он увидел ее лицо, и было оно невыразимо прекрасным: закрытые глаза, густые ресницы, тонкая линия носа, пухлые губки. Он и тяжести ее не почувствовал, прям невесомая свисала она с его рук, как драгоценная шелковая шаль.
Сердце его запылало удивленной нежностью. Так уже было с ним однажды в детстве, когда совсем молодая его мама с пушистыми светлыми волосами вокруг головы дала ему подержать желтого невесомого цыпленка, и он боялся дышать, чтобы не сдуть маленького с ладошек. И потом так крепился, так боялся за него, что не выдержал и заплакал от жалости.