Они с Левшиным сидели, склонившись друг к другу. Еще чуть, и поцелуются.
— Черт! — выпрямилась Ева. — Нога болит. Ай! Как жжется!
Жучок ожил, задергался, заерзал в ране. Фу, противно.
— А не пора ли гостям домой? — вышел на кухню папа. — Тебе бы еще полежать. И времени уже столько! Хватит чаевничать.
Левшин задергался, уронил сидишку, наклонился за ней, но Ева опередила.
— Я посмотрю.
— Он по инету прислал, я и не слушал, — стал оправдываться Левшин.
— Вы о чем? — с угрозой в голосе спросила Катрин.
Кажется, кто-то кого-то будет сегодня бить.
Они уходили. Катрин грузным лайнером проплыла в прихожую. Левшин мялся на пороге кухни. То поворачивался уйти, то оглядывался на Еву.
— Леша, — звала Катрин. — Подай пальто.
— Что он сказал, зачем все это? — спросила Ева фланелевую спину.
— Сказал, тебе будет приятно.
Ева отправилась мерить комнату шагами.
Ей будет приятно… Ей будет очень приятно, если поедет крыша, свиснет на повороте и скроется вдали. Добро пожаловать в мой персональный кошмар.
Она ходила и ходила. Потом еще ходила. Потом ссорилась с папой. Отказывалась от чая. Снова ходила. На следующий день врач дивился, глядя на незажившую рану. Снял лангету и махнул рукой. Пускай все затягивается так, как есть.
Ева улыбалась. Машина времени. Ей очень нужна машина времени и чей-нибудь совет.
Где раздобыть совет, она уже придумала. А вот машина…
Глава восьмая
Машина времени
День клонился к закату. Натанаэль в «Песочном человеке» Гофмана сходил с ума от любви к кукле по имени Олимпия. Колдовские глаза оживляли тонкий механизм, превращали искусственное в живое. И все это было неприятно, все напоминало о чем-то. На душе было тошно и томительно.
Она отложила книжку и начала собираться. Повертела в руках летные очки, сунула в карман кофты, надела жука, защелкнула браслет. Ну вот, кажется, готова.
— Что за фантазии! — папа тут же появился в коридоре. — Раздевайся! Ты никуда не идешь.
Спорить не стала. Надоело спорить. Папа в последнее время не слушал. В нем как будто отключили понимание. Еще неделю назад он был добрый и чуткий. Единственный, кто всегда мог помочь. А теперь… Теперь ей не было дела до его слов.
Она медленно вытянула из кармана очки.
Папа кричал.
Щелкнула резинка, мир погрузился на морское дно.
Не надо спорить. Слова — это песок. Их сыпят в глаза, чтобы было больно. Приходит Песочник и разбрасывает песок вокруг себя — на головы, в лица, во рты, в уши. И вот ты уже ничего не видишь, не слышишь, не понимаешь.
— Сними это немедленно! Дурдом какой-то.
Отец потянулся к очкам. Ева отшатнулась, больно ударившись головой об угол.