— Не болтай! — резко проговорил Савельев.
— Не нравится? — спросил Елизаров. — А за-ради чего ты прошлой весной на собрании пообещался на поводок нас с Кирьяном взять, стахановцев полей из нас сделать? И вот уже полтора года с нами бьёшься?
— И сделаю! Я вас на Доску почёта через год-другой вывешу.
— Ничего ты из нас не сделаешь. И ты это сам распрекрасно знаешь. А вот директор МТС поверил. В прошлом годе сразу же новый комбайн тебе дал. Поля для уборки отвёл самые ровные, самые урожайные. Деньжонок-то да пшенички ты больше всех в МТС огреб. А нынче опять на самые тучные поля нацелился в «Красном колосе». У Назарова нынче самый урожай, говорят… Вглубь всё видим, не слепые…
Фёдор свесил с верстака ноги. Сросшиеся брови его дрогнули, изломились, но тут же выпрямились.
— Ишь ты, наблюдательный какой! То-то гляжу, ко всем приглядываешься, принюхиваешься.
Елизаров испуганно уставился на Фёдора красивыми глазами.
— Всяк свою выгоду про себя знает, — усмехнулся Фёдор. — А то здоровье… Тебя бревном не перешибёшь.
— Городишь что-то, — крутнул носом Елизаров, замолчал.
Когда кончился дождь, все трое до четырёх часов работали молча, не переговариваясь.
— Шабаш, — сказал наконец Фёдор и стал отмывать руки в ведёрке с бензином. По территории МТС мелькнула девчонка в платочке, что-то крикнула на ходу, взмахнув обеими руками, умчалась к конторе.
Там маячили уже какие-то люди.
— Что за переполох? — проговорил Фёдор, обтирая руки грязной ветошью. — А ну-ка, узнаем.
Когда подошли к конторе, возле раскрытого окна директорского кабинета толпилось человек двенадцать. В кабинете тоже мелькали люди, на подоконник был выставлен радиорепродуктор. Чей-то неторопливый, глуховатый голос говорил, что германские войска во многих местах перешли сегодня утром чью-то границу, бомбили какие-то города. Какие — Савельев не мог понять, потому что в кабинете навзрыд заголосила женщина, заглушая голос из репродуктора.
— Что тут? Кто это говорит? — спросил Савельев.
— Тише! Молотов говорит.
— А что произошло?
— Что? Война началась!
Женщину в кабинете успокоили или увели куда-то. В установившейся тишине чётко печатались слова:
«Теперь, когда нападение на Советский Союз уже совершилось, Советским правительством дан нашим войскам приказ — отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей Родины…»
Фёдор слушал нахмурившись, дёргал толстыми, заскорузлыми, пахнущими бензином пальцами чёрные усы. Елизаров беспрерывно крутил лохматой головой на длинной шее, растерянно хлопал ресницами. Он, единственный из всех, не стоял на месте, подбегал к окну то с одного, то с другого краю. А Кирьян Инютин сел поодаль от всех на землю, на обмытую ливнем траву, опустил голову и застыл недвижимый. Так он и сидел, пока в чистом, давно сухом и горячем воздухе не полились военные марши.