— Не беспокойся, здесь нас никто не увидит, а наш друг епископ будет вовсе не против, если мы составим ему компанию.
В ответ на мой вопросительный взгляд, он добавил:
— Ходят слухи, что при жизни он был не чужд радостям плоти и бесчисленное количество раз предавался им с дамами, приходившими к нему на исповедь. Думаю, он не будет возражать, если мы последуем его примеру.
Я не сразу сообразила, что он имел в виду. Прежде чем я поняла, что происходит, я оказалась прижата к каменной стене, вдали от единственной свечки. Больше беспокойства мне доставил тот факт, что мое тело было практически расплющено Грегорио, всем весом навалившимся на меня. Его руки, словно железные прутья, приковали меня к месту, и все же я с трепетом поняла, что мне, в общем-то, не хочется никуда бежать.
Темнота не помешала его губам найти мои и требовательно овладеть ими. Я с трудом отдавала себе отчет, что происходит… по крайней мере, сначала. Однако после нескольких секунд первоначального шока я ответила на его поцелуй. К этому моменту я Уже перестала замечать, что холодные камни стены впечатываются мне в спину, а ноги заледенели от соприкосновения с мраморным полом. Я осознавала лишь то, что мое сердце бьется с такой скоростью, что я вот-вот могу потерять сознание.
Вдруг он оторвался от моих губ.
Внезапная потеря его губ доставила мне почти физическую боль. Я невольно вскрикнула от разочарования. В ответ он тихонько засмеялся, затем, безо всякого предупреждения, он обхватил меня за талию и усадил на надгробие, прямо у ног каменного архиепископа.
Наши глаза оказались на одном уровне, и его прекрасные черты были различимы в темноте. Проснувшаяся во мне женщина окончательно захватила все мое существо. Я дотронулась рукой до его лица. Веселые искорки в его глазах тут же уступили место настойчивому желанию.
Он снова меня поцеловал… на этот раз яростно, словно идя на приступ, но я и не возражала против этой атаки. Я не возмутилась, почувствовав, что мои юбки заскользили вверх под его рукой. Мои ноги через секунду раздвинулись, позволяя ему еще теснее прижаться ко мне. Где-то на задворках сознания бродила мысль, что происходящее между нами в высшей степени греховно, но в данный момент мне это было совершенно безразлично.
Громкий металлический лязг, свидетельствующий о том, что кто-то открыл железные ворота, внезапно вырвал меня из состояния сладострастной истомы. Мой тихий испуганный вскрик прозвучал в унисон с чьим-то полузадушенным хрипом, и срывающийся голос за нашей спиной произнес:
— Как смеете вы осквернять дом Господа нашего?