Насколько я его знала, очень даже могло.
Я зевнула и послушно села. Леонардо нависал надо мной, почти неразличимый в темноте, и лишь его рыжевато-золотая грива сияла в лунном свете.
— Мне следовать в вашу мастерскую? — прошептала я, протирая глаза.
Он кивнул.
— Не сердись, мой мальчик. Уверен, ты сочтешь это интересным, — ответил он и исчез так же бесшумно, как и появился.
Я должна пояснить, что бродить по ночам для Леонардо было обычным делом. Как и многие гениальные люди, он мог обходиться всего несколькими часами сна в сутки. Также не было ничего необычного в том, что он будил одного из подмастерьев, чтобы тот составил ему компанию. Однако мотивы, побуждающие его искать общества учеников, были безупречно чисты… в отличие от слухов, распускаемых некоторыми тупоголовыми обитателями замка, которые обвиняли придворного инженера в извращенных пристрастиях.
Правда состояла в том, что учитель часто набирал столько заказов, что не мог справиться с ними в одиночку. Имея привычку бросать проекты на полпути, он сталкивался с непониманием взбешенных клиентов, которые настаивали на завершении отдельной картины или фрески под угрозой лишения гонорара. При таких обстоятельствах лишняя пара рук была на вес золота.
Правда, те случаи, когда я избиралась для ночных бдений, изобиловали странными концепциями и пленительными теориями, которые я слушала раскрыв рот. К тому же я подозревала, что Леонардо порой страдает от болезни, которой подвержены и самые блестящие умы, — одиночества.
Хотя он держался на равных с представителями знати и легко мог сойти за одного из них, сам он не был благородного происхождения. Я узнала, что на самом деле он незаконнорожденный сын известного нотариуса, но, в то же время, он не стоял на одном уровне с прислугой замка. Не много общего было у него и с городскими самодовольными торговцами и тщеславными членами гильдии.
Он был особенным человеком. Гениальность и природная необщительность обрекли его на одиночество. Он мог быть поглощен своей работой, тем не менее, я уверена, как и все мы, он нуждался в общении, пусть и самом поверхностном. И я никогда не жалела о потерянных часах сна, когда он вызывал меня на ночные прогулки.
Я подождала немного, чтобы убедиться, что никто из подмастерьев не разбужен его приходом. Затем, немного запутавшись в одежде в темноте, я надела корсет под тунику, служившую мне ночной рубашкой, и натянула короткие штаны и башмаки. Захватив куртку на случай, если будет прохладно, я тихонько пробралась меж спящих товарищей и вышла на улицу.