– Ничего, – ответил я, взяв пистолет в левую руку. – Теперь моя очередь.
Граф бросил разряженный пистолет, взял другой и вновь занял свое место.
Я целился медленно и потом хладнокровно выстрелил. Сначала я думал, что дал промах, потому что граф стоял неподвижно и даже начал поднимать второй пистолет, но прежде, чем он навел на меня дуло пистолета, судорожная дрожь сотрясла его. Он выронил оружие, хотел что-то сказать, но изо рта хлынула кровь, и он упал замертво: пуля пробила ему сердце.
Секунданты подошли сначала к графу, потом ко мне. Среди них был доктор; я попросил его оказать помощь моему противнику, которого счел сначала только раненым.
– Это бесполезно, – ответил он, качая головой, – теперь ему уже не нужна ничья помощь.
– По чести ли я все сделал, господа? – спросил я у них.
Они поклонились в знак согласия.
– В таком случае, – обратился я к доктору, скидывая с себя платье, – перевяжите мне чем-нибудь мою царапину, чтобы остановить кровь. Я собираюсь покинуть это место сию же минуту.
– Кстати, – обратился ко мне старший из офицеров, когда врач закончил с перевязкой, – куда доставить тело вашего потивника?
– В дом номер шестнадцать по улице Бурбонов, – ответил я, улыбаясь против воли простодушию офицера, – в дом господина Безеваля.
С этими словами я вскочил на лошадь, которую один гусар держал за поводья вместе с лошадью графа, и, поблагодарив в последний раз этих господ за оказанную мне услугу, простился с ними и поскакал по дороге в Париж.
Я приехал вовремя; матушка была в отчаянии: не встретив меня за завтраком, она вошла в мою комнату и в одном из ящиков бюро нашла письмо, которое я написал ей.
Я вырвал его из рук и бросил в огонь вместе с другим, предназначавшимся для Полины, потом обнял ее, как обнимают мать, когда покидают ее. Я не знал, увижусь ли с ней когда-нибудь; возможно, я расставался с ней навсегда.
– Через восемь дней после сцены, рассказанной мной, – продолжал Альфред, – мы сидели в нашем маленьком домике на Пикадилли друг против друга за чайным столом и завтракали. Вдруг Полина, читавшая английский журнал, ужасно побледнела, выронила его из рук, вскрикнула и упала без чувств. Я начал звонить изо всех сил, сбежались горничные; мы перенесли ее в спальню, и, пока ее раздевали, я вышел, чтобы послать за доктором и отыскать в журнале причину ее обморока. Едва я раскрыл его, как взгляд мой упал на эти строки:
«Только что мы получили подробности о странной и загадочной дуэли, происшедшей в Версале. Причиной ее, по всей вероятности, стала ужасная непримиримая ненависть.