И без того напуганная девушка вжалась в жесткую больничную подушку, в голове эхом разносились слова рассерженного друга, от которых должно было становиться тепло, но делалось только страшнее.
Увидев отражение невольного ужаса во влажных зелёных глазах, мужчина тут же пожалел, что дал волю чувствам, поджал губы, стараясь утихомирить собственные эмоции, подошёл к замершей на узкой койке страдалице, дотронулся осторожно до её руки.
— Прости, я больше не буду кричать, — произнёс он мягко. Хотя кричать хотелось. Кричать обо всём, что накопилось на измученном неведением и ожиданием сердце. Кричать о своей любви, о воскресшей надежде, о ненависти к её мучителям. Но ей не станет от этого легче. Только нежное тепло способно растопить чувства, застывшие в ледяной паутине обмана, которым Ева жила последние полгода. А пламя страсти — страсти, которая бушевала во всём теле, когда Саша смотрел в её глаза — оно лишь испепелит и без того обожженную душу.
— Врач разрешил мне дождаться, пока ты придёшь в себя, — печально продолжил он, — но скоро ночь, часы посещения давно закончились и мне не позволят остаться здесь с тобой. Я приду утром, — мужчина собрал все силы и, подавляя грусть, добродушно улыбнулся. — Обещай, что ты не будешь думать ни о чём, кроме своего выздоровления.
Девушка опустила заплаканные глаза, нерешительно кивнула.
— Я постараюсь.
Конечно, давать такие обещания просто смешно. Тем более, когда неуправляемые мысли вздымаются в больном сознании сами собой и воспоминания то разрастаются пестрыми облаками, то наваливаются неподъёмными серыми глыбами. Но она действительно хотела верить, что удастся отложить все мысли и тяжёлые решения на то время, когда в голове прояснится и спадёт болезненный, ломящий тело жар.
Если бы не торопливые замечания медсестры о том, что пациентке нужен отдых, друзья бы смотрели друг на друга в молчании с какой-то новой, едва зародившейся надеждой, всю ночь. Но нужно было прощаться и Саша, чуть колеблясь, попытался приблизиться, чтобы поцеловать возлюбленную в пылающую лихорадочным румянцем щёку, но она отстранилась и, отведя глаза, сказала тихо:
— Прошу, не нужно.
— Хорошо, — он выпрямился, понимая, что сейчас, наверное, не лучшее время, чтобы пытаться всё сразу вернуть на свои места.
Они тепло попрощались, и Ева осталась в палате одна. Рядом было ещё одно место, но койка пустовала и это, несомненно, радовало уставшую затворницу. Ей хотелось побыть в привычном одиночестве, без страха и ожидания, просто предаться долгожданному отдыху.
Тревожный неглубокий сон прервал противный звук телефонного звонка. Девушка нехотя открыла глаза, ощутила неприятный холод от влажного постельного белья. Тело уже не пылало, жар спал, прошла ломота, но голова невыносимо болела при каждом движении. Она осмотрелась, чтобы понять, откуда идёт звук: на стуле рядом с кроватью лежали её вещи, сложенные аккуратной стопочкой, откуда-то из середины кипы исходило негромкое монотонное гудение и звон. Ужас холодными пальцами сдавил сердце, сонные мысли заметались в больной голове — звонить мог только один человек.