Он потащил упиравшуюся девочку к двери.
— Войди, дитя! — приказал Иоганн, стоявший посреди комнаты и еще державший в руках письмо отца.
Фелисита нерешительно переступила порог. На изысканном черном костюме стоявшего перед ней юноши не было ни пылинки, сорочка сияла ослепительной свежестью. Он постоянно приглаживал рукой волосы, и без того лежавшие очень аккуратно.
— Где ты так запачкалась? — спросил он, с отвращением показывая на платье девочки.
Фелисита робко взглянула вниз — действительно, платье ее было сильно запачкано. Став на колени у могилы, она не обратила внимания на росу и не подумала о том, что на черном платье останутся заметные следы… Она стояла молча, с опущенными глазами.
— Что же, ответа нет? По твоему лицу видно, что у тебя совесть нечиста — ты не была в церкви?
— Нет, — откровенно сказала девочка.
— Где же ты была?
Она молчала. Она охотнее дала бы убить себя, чем произнесла имя матери перед этими людьми.
— Я тебе скажу это, Иоганн, — ответил за девочку Натаниель. — Она была в нашем саду и ела там фрукты, она всегда так делает.
Фелисита бросила на него сверкающий взгляд, но ничего не сказала.
— Отвечай! — приказал Иоганн. — Натаниель прав?
— Нет, он солгал, он всегда лжет! — твердо ответила девочка.
Разъяренный Натаниель хотел броситься на свою обвинительницу, но Иоганн спокойно остановил его.
— Не тронь ее, Натаниель! — сказала, поднимаясь, госпожа Гельвиг, сидевшая до сих пор молча у окна.
— Ты мне поверишь, конечно, Иоганн, — обратилась она к сыну, — если я тебе скажу, что Натаниель никогда не говорит неправды. Он благочестив и воспитан в страхе Божием; достаточно сказать, что я охраняла его и им руководила… Недоставало только еще, чтобы эта негодная девчонка стала между братьями, как она стала между родителями… Разве это не непростительно, что она слонялась где-то, вместо того чтобы идти в церковь? Где бы она ни была, мне все равно.
Ее глаза холодно скользнули по маленькой фигурке.
— Где новый платок, который ты получила сегодня утром? — внезапно спросила она.
Фелисита испуганно схватилась руками за плечи. Платок исчез, он, наверное, лежал на кладбище! Она была пристыжена; ее опущенные глаза наполнились слезами, и просьба о прощении готова была сорваться с ее языка.
— Что ты скажешь на это, Иоганн? — резко спросила госпожа Гельвиг. — Я подарила ей платок несколько часов тому назад, а он уже потерян… Я хотела бы знать, сколько стоил в год ее гардероб твоему отцу?… Откажись от нее. Все твои труды пропадут даром — ты никогда не будешь в состоянии искоренить того, что унаследовано ею от легкомысленной и дурной матери!