Дежавю, или Час перед рассветом (Корсакова) - страница 30

Степка знал, что свобода так просто не дается, поэтому не испугался. Выжил, адаптировался, приспособился. Начал подрабатывать сначала в маленькой реставрационной мастерской, потом в антикварном магазине, а потом, уже к самом концу обучения, открыл свой собственный магазинчик «особенных вещей».

Его дар находить и видеть особенные вещи с каждым прожитым годом становился все сильнее. Так под слоем никому не интересной бездарной мазни он безо всяких подручных средств смог рассмотреть шедевр Ван Дейка, а в старой, покрытой паутиной трещин, пылящейся на свалке развалюхе увидеть двухсотлетний шкаф из мореного дуба. Вещи открывали ему свою природу, разговаривали с ним, с готовностью отдавались в его с каждым годом становящиеся все более ловкими и умелыми руки. Благодаря этому дару на родину Туча вернулся если не богатым, то весьма состоятельным и независимым человеком. Теперь, когда Степан точно знал, чего хочет, он мог жить в свое удовольствие, не оглядываясь на отца. И он жил так почти пять лет, приумножая своими собственными руками созданное богатство, радуясь своей тихой и незаметной жизни, почти не общаясь с отцом.

Так было до тех пор, пока отец не заболел. Он приехал к Туче сам, чего никогда раньше не делал. Все еще моложавый и статный, но в каждой черточке его лица уже притаился страх.

— Я болен, — сказал отец, усаживаясь в привезенное из Лондона антикварное кресло и закуривая сигару. Раньше он никогда не курил, берег здоровье.

Туча не хотел ничего слышать про болезнь отца, но приготовился слушать.

— Ты займешь мое место.

— Нет.

— Ты займешь мое место, хочется тебе того или нет! — Отец хмурился.

— У меня свой бизнес.

— Уже нет, я оформил завещание. Теперь у тебя не только твой, но и наш бизнес.

— Чем ты болен? — Ему до последнего хотелось верить, что все это очередной родительский шантаж, что нет никакой болезни, а есть неизживное желание отца вернуть паршивую овцу обратно в стадо.

— Болезнь Альцгеймера. Знаешь, что это такое?

Он знал. Кто же не знает? Но увязать этот страшный диагноз с отцом никак не получалось.

— Я уже прошел все необходимые обследования. Никакой ошибки. Через несколько лет я превращусь в пускающую слюни развалину. Мы должны спешить, Степан. Я многому обязан тебя научить.

Он хотел сказать «нет», но произнес «да», наступил на горло собственной песне, начал учиться тому, чему желал научить его отец.

Это тоже оказалось легко. Особое видение вещей помогало ему принимать верные решения, делать правильные вложения, улучшать то, что можно улучшить, приумножать то, что можно приумножить. Отец ничего не говорил, но был доволен его успехами. Туча видел это в становящиеся все более редкими минуты просветления. К тому моменту, когда светлых минут не осталось вовсе, он уже был готов ко всему, что касалось бизнеса. Единственное, к чему он так и не смог подготовиться, это к общению с людьми. Люди его не интересовали. Или не так: люди интересовали его в гораздо меньшей степени, чем особенные вещи. За годы взросления и становления Туча так и не нажил ни одного друга, не обзавелся подружкой. С девушками было особенно сложно. Он их боялся: до холодного пота, до дрожи в коленках. Даже тех, которые сами стремились к общению. Особенно тех, кто стремился к общению.