– Что ж, тогда прямо сейчас и собирайся. На сборы полчаса, – четко, по-военному, скомандовал отставник. – А я пока бумаги подпишу.
Добровольский угадал тон, который должен был понравиться мальчишке.
– Извините меня, конечно. Но у нас так дела не делаются. Все это не так просто, – вдруг попробовал запротестовать директор. – Мы отвечаем за каждого воспитанника головой. Нужны…
– Я осведомлен о том, что нужно для оформления опекунства. Все необходимые документы у меня с собой. Вопрос о вашем воспитаннике Дмитрии Сироткине согласован во всех инстанциях. А ты чего дожидаешься? – повысил он голос на открывшего в растерянности рот Димку. – У тебя уже не полчаса на сборы, Дмитрий, а всего лишь двадцать восемь минут! Поторапливайся.
Мальчишка стрелой понесся в спальный корпус за своими нехитрыми пожитками. Душа ликовала – неужели вот она, наконец новая жизнь?! Ну и что с того, что он строгий? Зато не юлит и не темнит. Вон как сразу отрубил: если согласен – дуй собирать вещички!
Жаль, ребята все на уроках. Не получится посмотреть, как они с ума сойдут от удивления. Еще бы, его, Димку Сироткина, забирает к себе в дом не какой-нибудь аптекарь, а офицер, подполковник! И ничего, что подполковник в отставке, все равно здорово! Даже те ребята, у кого уже есть родители, теперь могут ему завидовать.
Обычно внимательный к мелочам, Димка, оглушенный нежданно случившейся радостью, абсолютно пропустил тот факт, что Добровольский документы на опекунство выправил заранее, даже не видя его, Димку.
Зато директор такую «мелочь» заметил. Более того, был сражен этим обстоятельством наповал. Такого поворота событий за четверть века в детдоме с ним не было еще ни разу.
Когда Добровольский и Сироткин уехали на вокзал, чтобы поспеть к московскому поезду, бдительный директор стал сочинять заявление в милицию, где описал все свои сомнения и просил проверить факты. Уже заканчивая бумагу, Гаврила Степанович вдруг подумал о том, что ранее ему в голову просто не приходило. А что, если этот офицер – отец мальчишке? Просто пока виду не подает. Тогда все срастается. Но если и это всего лишь досужие бредни, тогда остается одно: Добровольский действует по поручению какого-то серьезного покровителя. Вот тот тогда уж точно отец Димке. Вынув уже было спрятанное в конверт письмо, он добавил в него свои соображения и с чувством исполненного долга пошел на кухню снимать перед обедом пробу.
В поезде Добровольский большей частью молчал.
Помалкивал и Димка, время от времени искоса бросая робкие взгляды на нового персонажа в своей жизни. Под монотонный стук колес Димка предавался воспоминаниям. Он вспоминал о сущих пустяках, но тем не менее милых и приятных. Потом, увлекшись, начинал гадать о будущем. Мечты уносили его куда-то уж слишком далеко, и тогда, пугаясь, чтобы не сглазить, он резко и даже несколько жестко рвал их, как рвал паутину в лопухах на дальнем дворе детдома, куда часто убегал, чтобы побыть в одиночестве. Прощай, детдом, к тебе возврата нет!