— Это цепеллин, — высказала свое предположение Лизанька. — Или, быть может, подводная лодка… Видишь, Ванька, даже башенка наверху…
— Только перископа не видно, — смеясь, ответил Громов. — А то хоть сейчас на самое дно Атлантического океана. Впрочем, шутки в сторону, хвост на-бок! Подойдем ближе… Этой штуки раньше не было, не будь я Ванька-Каин!
Щур философски заметил:
— Не волнуйся, брат, я теперь ко всяким сюрпризам приготовился и меня ничем не удивишь. В данный момент для меня ясно одно: на этой дурацкой планете климат холодный, у меня в частности зуб на зуб не попадает, а в этой чертовине, которая висит в воздухе точно привязная колбаса, есть дверь… Что скажете, братцы?
Если бы Лизанька Штольц на секунду смогла бы допустить, что у нее где-нибудь, имеется душа (Лизанька давно изгнала из своих обиходных понятий все виды «опиума для народа»), то она вынуждена была бы признать, что в ней борятся два чувства, каждое из которых заявляло о себе самим настойчивым образом. С одной стороны, холод — Лизанька продрогла до мозга костей и с вожделением думала о том, чтобы забраться в какой-нибудь теплый уголок и укрыться от леденящего ветра, безжалостно трепавшего густую копну лизанькиных рыжих кудрей. С другой стороны, ее не покидало чувство страха — чорт ее знает, эту висячую колбасу, может быть это даже и не подводная лодка, а какая-нибудь воздушная мина?
После всех пережитых Лизанькой приключений ничто не казалось ей невозможным. Налетевший на Лизаньку порыв внезапно усилившегося ветра все же заставил ее принять определенное решение.
— Братишки, айда, греться, — решительно заявила она. — Скопом и пропадать не страшно…
И Лизанька, твердо решившая итти на верную гибель, — только бы согреться! — не колеблясь, подошла к сигарообразному снаряду. До двери достать она, однако, не смогла.
— Ванька, тебе ведь до Ивана Великого рукой подать, — сказал Щур. — Ну-ка, открой.
Громов, поднявшись на цыпочки, откинул засов и дверь открылась сама — металлическая створка бесшумно отошла в сторону. Громов увидел за ней каюту, хотя и совершенно пустую. Стены и пол ее были обиты чем-то мягким, по виду напоминающим кожу; под потолком горела длинная стеклянная трубка, излучавшая спокойный зеленоватый свет. Каюта была очень небольшая: Громов на-глаз определил, что ее объем составляет не более четверти всего объема сигары.
Голосом, загробным точно у вокзального громкоговорителя, Громов возвестил:
— В неизвестном направлении первый звонок!.. Налетай, шпана, билетов не требуется, от крушения не гарантирую!