Теперь положение изменилось. Вчера врач, у которого я несколько лет лечился от чахотки, сказал мне, отведя в сторону опущенный взгляд:
— Я не могу дольше скрывать от вас истину… Состояние вашего здоровья за последнее время настолько ухудшилось, что нужно быть готовым к наиболее неприятным осложнениям.
Мысль о смерти не была новой для меня. Я давно примирился с нею — все равно ведь неизбежное должно случиться. И вопрос мой прозвучал совершенно бесстрастно и спокойно:
— Как вы думаете, доктор, сколько я еще могу прожить?
— Зачем ставить вопрос так остро, — ответил, не глядя на меня, врач. — Конечно, мы все смертны…
Я перебил его тоном, не допускающим возражений:
— Я не ребенок, доктор… Но мне важно это знать.
Врач пожал плечами.
— Трудно, знаете ли, сказать точно. Может быть месяц, может быть полтора…
— Хорошо, доктор, этого мне хватит.
Покидая этот мир, я не оставляю после себя ни жены, ни детей. Я оставляю тайну, которую не хочу уносить в могилу. Время, которое мне осталось прожить в нашем шумном, вечно спешащем мире, я использую для того, чтобы оставить человечеству правдивую летопись событий, достойных того, чтобы дать им название необычайных.
Может быть месяц, может быть полтора… Во всяком случае — времени хватит.
Мое предисловие кончено.
Необыкновенная история началась более чем просто.
QST — официальный орган ARRL[1] опубликовал «тэст» американских коротковолновиков с коротковолновиками СССР. Особенностью тэста была точно установленная длина волны, на которой должны были передаваться сообщения — полтора метра.
RK—8911 (а в просторечии — Михаил Андреевич Щур, комсомолец, особых примет не имеющий), прочитав сообщение, раздумчиво почесал в затылке.
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, — сказал он, отбрасывая в сторону журнал. — Полтора метра — это, извиняюсь за выражение, не жук чихнул… Мой приемник того… для тэста, пожалуй, не подойдет.
Щур был один из тех радиолюбителей, которые слов на ветер не бросают. На другой же день, возвращаясь со службы, он забежал к приятелю.
Иван Александрович Громов, помимо обширных познаний в области радиотехники, отличался громадным ростом и чрезвычайно добродушным характером.
— Мухи не обидит, — говорит про него Щур.
Может быть, по контрасту — за Громовым укрепилось грозное прозвище: Ванька-Каин. Никто из приятелей не называл его иначе.
— Здорово, Мишка, как делишки, — спросил Щура Ванька-Каин.
Щур пожал огромную ванькину лапу.
— Что же? Дела — ничего. Я к тебе, брат, по делу…
— А что?
— Да вот приемник новый собираюсь делать. Ты о новом тэсте читал?