Ванька тряхнул головой.
— О полутораметровом? Читал, конечно…
— Ну, значит ясно. Понимаешь, я хочу принять участие, только приемник мой для этого не годится. Ты дай мне схемку подходящую.
— Схемку? Это можно. Только вот что…
Громов задумался. Щур молча курил папиросу.
— …ты зайди завтра об эту пору, я тебе приготовлю. А сейчас, понимаешь, некогда…
— Ладно, — согласился Щур и ушел.
Однако, когда Щур зашел за обещанной схемой — Громова не оказалось дома.
— Уехамши, — объявила Щуру квартирная хозяйка, утирая нос подолом.
— Как так уехамши? — изумился Щур. — Не может быть!
— Вот те и не может быть, — спокойно сказала хозяйка. — Вчера вечером пришел, связал чемодан и выкатился…
— Куда?
— А разве я знаю? Уехал, а куда — не знаю.
— И ничего мне передать не велел?
— Ничего не велел — я што ли секлетарь его?
Перед носом Щура захлопнулась входная дверь.
— Вот ведь бандит, — ругался, спускаясь по лестнице, Щур. — И куда только его черти носят…
Вечером Щур по обыкновению надел на уши телефоны, закурил папиросу и приступил к ловле неведомых морзистов, наполняющих эфир коротким отрывистым писком своих передатчиков.
Папироса не была еще докурена, когда в дверь постучали.
— Войдите, — недовольно крикнул Щур, а про себя буркнул: не дают работать, черти полосатые…
Дверь открылась и в комнату вошла Лизанька Штольц; тряхнула рыжими подстриженными кудрями, с грохотом отодвинула стул и села. Рассерженный Щур не удостоил Лизаньку вниманием.
— Слушай, Мишка, — не смущаясь, сказала Лизанька, — ты, конечно, можешь быть нахалом, меня этим не проймешь. А я не уйду…
Щур повернул голову.
— А позволь спросить: почему?
— Очень просто. Собрание отменили, а я всех предупредила, что буду занята. Значит деваться мне некуда, дома сидеть я не люблю, а у тебя радио.
— Ну и что ж?
Лизанька пожала плечами.
— Какой ты бестолковый тип, — сказала она довольно строго. — Сегодня трансляция из Большого театра — «Князь Игорь»… У тебя как — приемник для красоты стоит или для слушания?
Щур искоса посмотрел на Лизаньку.
— Вопервых, он не стоит, а лежит под столом. Вовторых, опера — это вообще буржуазная отрыжка. В втретьих, я принимаю теперь только короткие волны, а оперы, как известно, передаются на длинных. Поняла? Сделай соответствующие организационные выводы и сматывай удочки. Ты видишь, я делом занят?
Даже на редкость устойчивое хладнокровие Лизаньки Штольц не выдержало Мишкиной недвусмысленной невежливости. Лизанька рассердилась, покраснела, хотела что-то сказать, но, очевидно, решила, что при создавшемся положении слова бессильны. А Щур еще подлил масла в огонь: