По ту сторону (Эфф) - страница 37

— Почему? — спросила Элинора.

— Раствор заимствует из окружающего воздуха теплоту, идущую на его испаренье. Однако продолжайте, мистер Уолкер, я с интересом слушаю ваше повествование.

— О, я тоже, — добавил Дэвиссон.

— Хорошо, я продолжаю. Итак, план мой был таков. Три полисмена, получившие мои инструкции, были спрятаны в засаде за поворотом дороги.

— Я их встретил, — пробормотал Дэвиссон.

— Вернее они вас встретили, — поправил Уолкер. — Если бы не мои инструкции, это была бы последняя ваша встреча с полицией в последний день, проводимый вами на свободе. Но я дал распоряжение не стрелять, даже если бы вам удалось скрыться. Я знал, что кроме лаборатории вам некуда скрыться и хотел поймать вас живьем.

— О боже! — сказала Элинора.

— Не моя вина, что вы избрали для прятанья то же место, что и я, и свалились мне на голову…

— Все это очень хорошо, — сказал Хьюлетт, закрывая кран охладителя, — но теперь наше положенье вынуждает вас отложить сведенье ваших счетов до более благоприятного времени. Я вовсе не предубежден против полиции, но помогать ей особенно не намерен; поэтому я занимаю позицию вооруженного нейтралитета. Мистер Дэвиссон, прошу вас отдать мне револьвер — вы должны признать, что верховная власть в ракете принадлежит мне, и я диктую здесь свои законы.

Дэвиссон, не колеблясь, отдал профессору Хьюлетту револьвер.

— Мы еще сочтемся, — сквозь зубы сказал Уолкер.

В то время как Лизанька, Щур и Громов работали над усовершенствованием построенного совместными усилиями радиоприемника…

В то время, как Джэмс Хьюлетт олицетворял своей склонной к полноте фигурой верховную власть внутри стальной ракеты…

В то время, как ирокезский вождь Джим пропивал последние остатки долларов, вырученных от продажи великолепного автомобиля Элиноры Броун…

В это самое время Жозеф Делакруа — безвременная жертва рокового стечения обстоятельств — коротал безрадостные дни и бессонные ночи в одиночном заключении, в камере № 387 нью-йоркской уголовной тюрьмы.

— Sacre dieu, — чертыхался свирепо Делакруа, — будь проклят несчастный миг, когда моей бедной матери захотелось иметь хорошего сына. Чорт бы побрал злосчастную идею ехать для окончания своего образованья в свободную Америку, где невинного человека подозревают чорт знает в чем, сажают в тюрьму и дважды в день угощают холодным душем…

Эти души больше всего угнетали Жозефа, органически не переносившего холодной воды. Однако начальник тюрьмы был глубоко убежден в том, что лучшее средство поддержать у преступников бодрость духа и душевное спокойствие — это неожиданный натиск ледяной струи, пущенной умелой рукой с помощью пожарного брандсбойта. В духе этого прямолинейного и не лишенного остроумия принципа дежурный надзиратель просовывал по утрам в решетчатое окошечко камеры № 387 ярко начищенное медное жерло брандсбойта и с меткостью, достойной лучшего применения, угощал Жозефа непрошенной холодной ванной. Жозеф моментально вскакивал и потрясал воздух самыми ужасными проклятиями; надзиратель тогда направлял клокочущую струю в рот Жозефу и с истинно христианским терпеньем увещевал его начинать свой день не руганью, а молитвой. Жозеф, не столько в силу проповеди, сколько под давлением холодной воды, смолкал, а надзиратель, таща за собой пожарный рукав, направлялся к следующему окошечку. По вечерам такой же церемониал предшествовал отходу Жозефа ко сну.