Она вздрогнула от своего собственного голоса, который эхом отразился в ее голове. Ее головная боль перешла в самую настоящую мигрень.
— А когда крупным планом, — это действительно здорово, правда! — Джасон подошел к ней снова. — Там, где видно все до мелочей; когда уже принято достаточно наркотиков, алкоголя и хочется немножко повеселиться.
Кисточкой он нанес еще легкий слой красного цвета.
— Может быть, мы чрезмерно и увлекались этим в свои восемнадцать или двадцать лет. Но не в твоем возрасте. Здесь, в этом городе трюкачей…
— Хватит!
Лара подняла руки перед лицом, защищая себя от его кисточки.
— Всего достаточно!
Она вскочила со стула, сбросив сценарий, с силой оттолкнула Джасона на туалетный столик. Банка с лаком выскочила из рук Дюваля.
— Мне кажется, она совсем свихнулась, — сказал Джасон.
— Тебе не кажется, Джасон, что ты сегодня поступил просто гадко?
— Я? — глаза Джасона стали большими. — А что я сделал-то?
Дюваль кинулся за Ларой.
Он поймал Лару как раз в тот момент, когда она уже собиралась запереться в ванной.
— Лара, не надо, — он схватился за дверную ручку, останавливая ее. — В том состоянии, в котором ты сейчас находишься, ты можешь натворить глупостей. Ты сегодня не можешь работать. Позволь мне позвать доктора. Он только посмотрит тебя.
— Нет, ни за что! Гриф сказал, что, если я еще когда-нибудь скажусь слишком больной, он поместит меня в одну из тех… клиник.
— Может, это то, что сейчас необходимо тебе, Лара?
Она затрясла головой.
— Господи, нет! Это все равно что быть запертой в сумасшедшем доме.
«Как моя мама. Я умру также».
— Со мной все будет в порядке, действительно.
Она выдавила улыбку.
— Мне только нужно несколько минут побыть одной, чтобы… успокоиться.
Он отпустил дверь.
— Спасибо, Дюваль.
Она поцеловала его в щеку и была ему безмерно благодарна за его внимание.
Она направилась прямо к шкафчику, где хранились предметы ее туалета, достала футляр из крокодиловой кожи и флакон из молочного стекла. Вытащив пробку, она распределила все, что высыпала, на четыре полоски. Ее рука дрожала, когда она золотой соломинкой с собственной монограммой отделила две кривые, неравномерные по толщине полоски блестящих кристалликов.
Вдохнув этот переливающийся порошок, она почувствовала жжение, и последующее за ним успокоительное оцепенение. Сердце бешено забилось. Ее веки загорелись, а мигрень взорвалась болью на миллион осколков. Потом все резко сфокусировалось. Теперь перед ее глазами появилось прекрасное ощущение космоса. Бесконечного космоса. Она снова могла нормально дышать.