Антон как вошел в кабинет и оперся о дверной косяк, так и подпирал его молча в течение сорока минут. Но его молчаливая хмурость была привычной.
Туполев дважды, туда обратно, прогулялся вдоль книжных стеллажей, покачался с пятки на носок, потом резко развернулся и сел на диван рядом с моими ногами:
— Я хочу, что бы ты сейчас же уехала вместе со мной, — сказал быстро, тоном, не допускающим обсуждения.
— Почему? — спокойно поинтересовалась я.
— Я втянул тебя в это дело, я за тебя в ответе, я решил все это прекратить.
Упор на личное местоимение звучал приказом.
Давно Назар не разговаривал со мной в таком ключе. Видимо, нервы не в порядке, расстроен сильно, раз забыл о заключенном прежде соглашении — я не исполняю его приказов, если их мотивировка не кажется мне убедительной.
— Почему ты вдруг решил, что пора все это прекратить?
Назар только зыркнул исподлобья, — Хозяин не должен давать объяснений, говорил его взгляд, — и в разговор вступил Антон.
— Софья, ты сильно испугалась?
Ах. До чего же Антоша милый. Ни один железный лоб не догадался задать девушке элементарный вопрос — тяжело ли было, Софьюшка? Софьюшка пустила бы слезки, омылась ими как росой, и стала нежной, послушной и стойкой, как взвод одноногих оловянных солдатиков. Когда со мной хорошо обращаются, я превращаюсь в пластилин, и лепи из Софьи, чего душа изволит — хоть одноногого новобранца, хоть одалиску со всеми прелестями.
Насчет прелестей еще никто как-то не пробовал, но разговор, тем не менее, пошел в правильном настрое.
— Знаешь, я испугаться-то толком не успела, — не глядя на Туполева, промурлыкала я. — Сначала газом одурманили, а потом, пардон, так писать хотелось, что кроме как о «подмоченной» репутации, ни о чем не думалось.
— Тебя били? — не отстраняясь от косяка, держа руки скрещенными на груди, спросил Антон.
Если бы похитителям не повезло увидеть бодигарда в этой позе и с этим выражением лица, думаю, искать их пришлось бы в Антарктиде среди пингвинов и вечных льдов. Антоша умел быть внушительным, несмотря на видимую хрупкость телосложения.
— Ни боже мой! Обращались как с принцессой крови. — Об удобствах в ведре, вонючем тулупе и ползанье почти голышом по замусоренному сараю, упоминать не стала. Изодранные кружевные трусы приятно розового цвета и исполосованная следами скотча физиономия, и так подарили свидетелям массу впечатлений. До сих пор мое лицо напоминало маску енота-полоскуна: от переносицы к вискам шли весьма заметные багровые полоски, брови местами отсутствовали (их отодрали добрые люди на дороге вместе со скотчем), ресницы тоже слегка пострадали, так что в одалиски мне, факт, торопиться не следует. Только в еноты. — Нет, все травмы я нанесла себе сама, когда из кузова на асфальт вывалилась, — сказала грустно и потрогала пальчиком полувыщипанную бровь.