Матраса в закутке тоже не было. Скорее всего, его вообще выбросили, — криминалистика наука серьезная, факт моего лежания на этом матрасе за полчаса докажет. В закуток набросали каких-то досок, ржавых железок…
— Абонент отключил свой телефон или временно находится вне зоны досягаемости сети… — пропел в трубке приятный женский голос.
Я тихо выругалась, опустила руку с мобильником в карман и, встав на цыпочки, в испуге выскочила из закутка и метнулась к воротам.
В дверном проеме, очерченный светом, стоял силуэт мужчины в ватнике. Он перегораживал мне путь и, видимо, тоже оторопел от неожиданности, когда я выскочила ему навстречу из-за угла как черт из табакерки.
Сделав по инерции еще один шаг, я замерла напротив. Я не видела лица мужчины, свет падал ему на спину и оставлял лицо в тени. Если бы ни чуть сгорбленная поза и странная молчаливость субъекта, я бы подумала, что в гости к внукам Клавдии Анатольевны заглянул соседский подросток. Мужчина был худ, невысок ростом и отлично видел мое лицо.
Долгие тридцать секунд мы молчали. Потом он сделал шаг в сторону, я решила, что неприятель освобождает мне дорогу, и, став боком, только направилась к выходу, как вдруг поняла, почему ему потребовался этот шаг. Внук Клавдии Анатольевны дотянулся до верстака, снял с него топор и, покачивая в руке, произнес:
— Стой, девонька. Не доводи до греха. Как чувствовал, что надо вернуться…
Если кто-нибудь, когда-нибудь встречал в укромном месте мужика с топором, он должен понять, о чем я веду речь. Ничего страшнее, чем испуганный человек с топором в руках, придумать невозможно. Отполированное длительным употреблением топорище, черный обух с блестящей, острой заточкой на лезвии, гипнотизировали покачиванием. Из головы ушли все мысли, из легких исчез воздух, в членах появилось покалывание, обещавшее скорое онемение от недостатка кислорода. Я обездвижила от ужаса. Голос, только что просивший не доводить до греха принадлежал сумасшедшему водителю «каблука». И его, по всей видимости, звали Федор.
Он надвигался на меня. Медленно, с опаской стерег каждое движение, и я понимала, уйти отсюда он мне не даст. Он сам был напуган и в этом состоянии способен на все. Если я только дернусь, он наотмашь, без колебаний махнет топором и раскроит мне череп.
Лучше бы я увидела в его руке пистолет. Не знаю почему, но тяжелое оружие пугало меня своей внушительностью и зрелищностью до полуобморока. Лучше бы это был пистолет, тогда бы, возможно, я стала непослушной, попробовала сопротивляться. Я бы подумала, что он не решиться стрелять и привлекать внимание… но у него в руках был этот жуткий, тяжелый топор с отточенным лезвием. А руки привыкли с ним обращаться.