Как завороженная я подчинилась молчаливому приказу, — здесь приказывал топор, он, как палочка дирижера, направлял каждый мой шаг, — и встала у столба. Держа лезвие у моего горла, Федор дотянулся левой рукой до верстака и кучки веревок на нем, не глядя, выдернул одну и, прижимая меня к столбу всем телом и удерживая подбородком рукоятку топора на моем плече, быстро обмотал руки пленницы сзади за столбом.
Перехватив топор, он вытер рукавом телогрейки обильный пот со лба и мрачно посмотрел на меня:
— Ты здесь откуда?
— Мимо проезжала, — не узнавая свой голос, ответила я.
— Зачем?
— Надо было…
— Я говорю — зачем?!
Тряся головой и всхлипывая, я рассказала о деде Авдее и подарках, о том, что часть их передала их бабушке…
— Машина где? — хрипло спросил Федор.
— У калитки, — всхлипнула я.
— Ключи?
Я показала глазами на карман ветровки, и Федор запустил в него руку. Достал ключи, сотовый телефон и, в задумчивости повертев его в руках, начал набирать какой-то номер. Потом буркнул «нет», положил мобильник на верстак и принялся приматывать меня к столбу.
Трудился Федя на совесть. Помнил, как недавно я выпуталась, и прежних ошибок повторять не собирался. Примотал скотчем ноги, как следует облепил руки до локтей и, не долго думая, засунул мне в рот грязную рабочую рукавицу с верстака. Что бы я кляп не выплюнула, богато запечатал рот скотчем, примотав к столбу и голову.
«Конец красоте», — невольно промелькнуло в мозгах. Если останусь жива, все лето проведу, прикрываясь панамкой. И без макияжа.
Ненормальные мысли посещают нормальных женщин даже в состоянии паники. Мне бы в целом о голове побеспокоиться, а я о панамках думаю.
Из глаз быстро потекли слезы. В носу тоже что-то жидко захлюпало. Несчастная и примотанная, я смотрела, как Федя, прихватив ключи и мобильник, выходит из сарая и закрывает дверь на замок.
Стало почти темно и совсем страшно. Где-то за стеной сарая Федор громко переговаривался с копающейся в огороде бабушкой, плел ей что-то о планах на вечер, мол, собирается в сарае до ночи поработать. Клавдия Анатольевна рассказывала ему о заезжей гостье и говорила, что та, похоже, уехала, не попрощавшись. Что ответил внук, я не расслышала, но через десять минут, урча знакомым двигателем, к сараю подъехала моя машина.
Нас прятали.
Эти десять минут, я, как могла, пыталась подцепить ногтями скотч, уговаривала себя не плакать и не падать духом. Рот плотно запечатан, нос опухал, и если Федя не вернется вовремя, я сама себя удушу слезами.
«Держись, Софья, — ерзая задом по столбу, просила я, — держись, паниковать нельзя…»