Крепко врытый столб держал плоский потолок и уходил дальше до крыши. Сверху, с чердака, от моих, прямо скажем не хилых, но бесполезных толчков, сквозь щели падал на голову мусор, закрывая глаза, я пыталась мотать челкой и стряхивать сор на плечи.
«Меня найдут, меня обязательно найдут,» — подбадривала и прекрасно понимала, что никто, а тем более, здесь, искать меня не будет. Для Кутеповых я до вечера в загородном музее-усадьбе, Андрей, когда перепозвонит на сотовый и не получит ответа, решит, что я с кем-то из Кутеповых и не могу уединиться для разговора. Маму я видела несколько часов назад.
Никто, никто не будет разыскивать меня упорно. А потом будет поздно.
«Никому ты не нужна, Сонька, — на исходе девятой минуты появилась мысль. — Можешь реветь и задыхаться от слез самостоятельно… Кому нужна такая идиотка?! За четыре дня второе похищение! Это ж умудриться надо, второй раз на те же грабли, в том же сарае, это талант, такой, как известно не пропьешь и за деньги не купишь…»
Но задыхаться как-то не хотелось. Топор вернулся на верстак и прекратил свое гипнотическое вращение, страх остался, но вместо паники (она выбросила в кровь адреналин и прочистила мозги), появилась некоторая четкость мысли: умирать рано. Надо бороться и освободить, прежде всего, рот. Да, страшно, очень страшно, но ныть и плакать нельзя.
В сумасшедшем, истерическом усилии я качнула задом столб. Раз, другой, третий, и откуда-то сверху мне на голову шлепнулся увесистый кусок грязи. Но столб стоял как вкопанный, точнее, вкопанный и плотно.
Я обмякла на путах (скотч на руках и ногах противно скрипнул) и в этот момент услышала звук родного двигателя.
Сказать, что он меня обрадовал, было нельзя.
С жутко деловым видом, похититель Федор загнал Нисан в сарай, запер ворота на толстый брус и, совершенно не глядя на меня, потопал на второй уровень в «кабинет».
Я тем временем усиленно изображала обморок и покорность судьбе. Унылой тряпочкой висела на столбе и старалась дышать ровно. Если Федя решит, что пленница в коме, может, отвяжет, а? Я «очнусь», мы поболтаем…
Фигушки. Ничего такого Федя не решил. Он вообще, по моему, ни разу на меня не взглянул.
Пришлось «очнуться» просто так.
Из приоткрытой двери в «кабинет» доносилось тихое пение радио, и один раз звякнула посуда.
Чай он там, что ли, пьет?!
Вот это нервы. Я усиленно повизжала через кляп, посучила ножками, поерзала.
Никакого эффекта. Обо мне забыли. Примотали к столбу и пошли чай пить.
От обиды слезы вновь закипели, потекли из глаз, я почувствовала, как распухает и краснеет лицо, как зудит кожа под скотчем, и грязь из перчатки все глубже пробирается в легкие. Хотелась пить или, как минимум, плюнуть. Коли будет чем. Привлекая к себе внимание, я мычала так, что вены вздулись. Воздуха не хватало, горло царапала пыль, я усиленно пыхтела и, кажется начинала выполнять программу максимум — со мной приключался форменный суицид от удушья. Аж в глазах потемнело.