На тебе — шинель с офицера,
в ней такая стройная ты…
Только ветер над городом серым,
и луну проколол мой штык…
Синий снег… И кругом ни души…
В тихом городе нас только двое…
Отчего ж, отчего же, скажи,
мне так грустно сейчас с тобою?..
Подходили к темным нишам,
озирали холодные стены…
И звенел только ветер по крышам,
разметал снеговую пену…
И тревожно шептали каштаны
нам о том, что теперь не вернется…
И вставало в крови, из тумана,
над панелями смуглое солнце…
Над рабочим кварталом звоны…
Слышны марша глухие взрывы…
Просыпается город бетонный,
просыпается день златогривый…
И опять, и опять эшелоны,
и заря — мертвецом на штыках…
На перронах — знамена, знамена,
тихий осени плач в проводах…
Звон копыт на далеких дорогах,
там, где ветер и желтые листья…
Но сердца не изранит тревога,
но не будем мы богу молиться.
Что нам бури да гроз раскаты!
Нам дорога одна, товарищ!
Полюбил я ветер, как брата,
и снегов голубые пожары…
Вот он, вот он, летит и вьется,
точно дым над далеким заводом,
и стучат перебойно колеса,
и свисток свою песню заводит…
Мой товарищ — веселый эстонец —
говорил о любви, о братстве…
Было тихо в товарном вагоне,
и смотрели молча китайцы…
Разгорались узкие очи,
и светлели желтые лица…
Это было холодною ночью,
с первым снегом и ветром мглистым…
Получил письмо в дороге…
Дорогой и знакомый почерк…
И блеснули, в тоске и тревоге,
твои теплые серые очи…
Что нам бури да гроз раскаты!
Нам дорога одна, товарищ!
Полюбил я ветер, как брата,
и снегов голубые пожары…
На коне — военком сероглазый,
так знакомый на фоне пожара…
«Я как будто встречался с вами!..»
И винтовка в руках задрожала…
Золотые запели трубы,
было слышно, как сердце стучало…
Целовал и в глаза, и в губы…
Любят так только с сердцем алым…
Любят так только к бою готовые
за Отчизну свою, за свободу,
кто над миром зарницы новые
в буревых зажигает походах…
В переулках — ветер и люди,
фонари, да любовь, как всегда…
А за городом гром орудий
разрывает гулкую даль.
Не заря зацвела на востоке,
не пожар расплескался рядом, —
заалели любимые щеки
под моим искрометным взглядом…
И рассвет протянул свои руки
над задумчивым Млечным Путем…
На тебя я гляжу без муки,
под расстрел мы спокойно идем…
И так странна нам белых команда
в тусклом блеске кокард и погон…
А за нами дрожит канонада
и далеких разрывов звон…
Ох ты, снег мой, душистый от крови,
дула ружей да пятна лиц…
Только дрогнули тонкие брови
под сухое да ржавое «Пли!».
Снова выстрелы жалкою дробью,
звон копытный… и крики: «Даешь!»
Нас спасли… Мы — в сиянии оба,
бьется радостно сердце мое.