Ты по сцене шагал — нарастая,
шаг мильонов, казалось, звучал.
Год был двадцать второй, вот тогда я
здесь впервые тебя повстречал
и услышал твой голос… Мой Харьков,
после боя свободный от пут,
восставал из разрухи и жарко
посылал нам гудками салют.
Ты читал нам, и были мы, юны,
все — в тебе, ты был с нами, поэт…
Мы сияли, и грозами струны,
и любовью и гневом в ответ
пели в душах… Слова, пламенея,
единили мечты и сердца,
и штыков были вражьих сильнее,
и любовью святой без конца
к нашей Родине светлой, к народу
прожигали нам нервы они,
словно ток… А в окно с небосвода
засмотрелись созвездий огни,
освещали простор, чтоб не скользкий
был наш будущий путь молодой,
слал привет свой тебе, Маяковский,
тот далекий огонь золотой…
Как любили тебя мы!.. Трубою
звал твой голос для новых побед
и на бой, и на штурм за собою,
тьму пронзая, как будто стилет…
Пролетели и годы и сроки…
Но доныне мне сердце гнетет
смерть твоя, мой гигант кареокий,
в тот далекий, тридцатый тот год.
Как рыдал я тогда над тобою,
что погасла такая судьба
и что ненависть пулею злою,
словно недруг, сразила тебя,
что земля тебя мраком укрыла,