На последних снимках Демидовой нет той безнадежности и тоски, что почти всегда видны на старых лицах. Она как будто избегла убожества увядания — конечно, красота ушла, но не смогла унести с собой всего, что даровала природа.
Заметим, что мода прошлого была с женщиной заодно на всех этапах ее жизни. Она давала ей возможность в молодости, скажем, щегольнуть красивыми обнаженными плечами и тонкой талией, а на склоне лет, не лишая возможности выглядеть нарядно, скрыть несовершенство фигуры, под элегантной кружевной наколкой спрятать поредевшие волосы.
Главным же украшением Авроры Карловны оставались ее глаза, в которых светились ум, доброжелательность и спокойствие человека, хорошо прожившего свой век. Ничто ее не одолело. Даже груз невероятного богатства, чего, как правило, не выдерживает сильный пол. Аврора Карловна умела считать деньги, но всегда знала им истинную цену и на опыте собственной жизни убедилась, что власть и могущество золота сильно преувеличены.
Впрочем, кто же станет отрицать и благую роль обеспеченности? «В бедности всегда присутствует запах смерти». И ничто так не подтачивает физическое и душевное здоровье женщины, оставляя на лице след уныния, как вечная, окаянная, беспросветная нужда. Ничего подобного Демидова не знала. И это одна из причин той моложавости и бодрости, что изумляла ее современников. «Она и старушкой была прекрасна», — писал об Авроре Карловне князь Вяземский, ее поклонник с полувековым стажем.
Помогая людям, она поневоле делалась свидетелем их несчастий, видела, в какие переплеты они попадают. Этот общий человеческий удел смирял Аврору Карловну с горькими потерями, которые сопровождали всю ее жизнь. Она вспоминала дорогих и близких людей, ушедших в мир иной, с любовью и нежностью. И не сетовала на судьбу, следуя завету своего прежнего знакомца Василия Андреевича Жуковского: «Не говори с тоской — их нет, но с благодарностью — были».
…Казалось, что 17 мая 1902 года на Старом кладбище Гельсингфорса хоронили не только преклонных лет даму Аврору Карловну Шернваль-Демидову-Карамзину, но и весь девятнадцатый век — город Петра с его имперской статью, государями, гулявшими в Летнем саду, пушкинским ямбом, проказами молодцов в бело-красных мундирах, с веселой пылью Марсового поля, с дамами и господами, по выражению лиц которых безошибочно узнаешь их принадлежность к этому веку.
И роскошный венок, присланный вдовствующей императрицей Марией Федоровной своей кавалерственной даме, казался данью памяти не только усопшей, но и времени, ушедшему безвозвратно.