— Пошли! — парень встал и ногою резко оттолкнул стул. Двое оглянулись и тоже поднялись.
Мы вышли из комнаты. Но едва лишь дверь захлопнулась за нами, как я услышал голос Лины:
— Володя! Володя!
Она выбежала в коридор и остановилась передо мною, глядя в мои глаза.
— Не смей, Володя, не смей, — тихо прошептала Лина, и в это время у меня за спиной кто-то громко ойкнул, послышался шум и топот. Лина схватила меня за руку, попыталась удержать, но где там. Смелости моей от этого только прибавилось, и я, ничего не соображая и не видя перед собой, кинулся в драку. Часто и неумело колотил я кого-то кулаками, и меня кто-то бил, а потом потолок обрушился на меня, и в глазах беспорядочно заплясали голубые звезды.
Когда я очнулся, в коридоре уже никого не было, кроме Кольки. Он, склонившись надо мною, что-то говорил, но я ничего не слышал и не соображал. Сам же он был цел и невредим, и лишь в его узких глазах медленно остывало бешенство.
Я с трудом поднялся. В голове шумело, и какие-то круги и кружочки временами появлялись перед глазами.
— Сейчас будешь мириться, — как ни в чем не бывало сказал Колька.
Теперь я совершенно не помню, как мы вошли в комнату, о чем говорили, что нам отвечали. Мы сели за стол, и напротив меня Колька усадил Лину. Она подчинялась ему молча и безучастно, избегая встречаться со мною взглядом, да и вообще смотреть в мою сторону.
— Ну, выпили, — сказал Колька, и я с удивлением обнаружил в своих руках уже наполненный стакан. — Да не так, не так, а повеселее. Вот это уже лучше. А вы, Лина, мне скажете, если он будет хорохориться. Я это дело быстро исправлю.
Я выпил и сразу же почувствовал, что выпил зря. Голова кружилась, и я лишь изредка выхватывал из этого круговорота лицо Лины. Было оно печальным и, как мне казалось, отчужденным. Появилось острое ощущение, что мне надо уходить, что я здесь лишний, незваный гость, и сразу же вслед еще более острое чувство — жалость к себе.
— Ну, чижики, я отчаливаю, — как сквозь вату услышал я Колькин голос, — будьте здоровы и помиритесь.
Я хотел отыскать Кольку глазами и с ужасом почувствовал, что падаю на спину. Но и этим дело не кончилось. Я еще нудно и долго бормотал что-то пьяное, слюнтявое, а потом расплакался и долго рассказывал о том, как я люблю ее. Она же молча и быстро раздела меня, уложила в постель, принесла мокрое полотенце на голову, а потом тихо утешала, как утешают маленьких детей. С тех пор я раз и навсегда возненавидел пьяного человека, это примитивное животное, в котором начинают работать первобытные инстинкты. Совершенно бездарное состояние, когда вы в несколько часов перечеркиваете все, что приобретали десятилетиями.