Все не так на самом деле и не должно быть так, ведь она давно освободилась от его чар. Просто она боялась сделать резкое движение, потому что ей надо спасать своего брата-близнеца. И вообще, несмотря на то состояние, в которое он вверг ее, пришло время сказать ему, что она согласна принять его чудовищное предложение. С трудом верилось, что все это происходит с ней. Сколько ей понадобится сейчас мужества и решимости, чтобы произнести необходимые слова, а заодно и навсегда забыть, кем он был для нее.
Уставившись в чашку с дымящимся кофе, которую Филипп поставил перед ней, она постаралась привести в рабочее состояние горло и, с трудом проглотив душивший ее комок, ровным голосом сказала:
— Если я нужна тебе как отвлекающий маневр, чтобы родные перестали досаждать тебе с требованием наследника, то я останусь с тобой на три оговоренных тобою месяца. Но…
— Отвлекающий маневр? Весьма интересно… — Вид у Филиппа был почти довольный.
— А какие еще могут быть у тебя причины? — внезапно насторожилась Мишель.
— Никаких. — Что-то озорное мелькнуло в его глазах, ставя под сомнение только что сказанное им, но он поспешил успокоить ее. — Быстро ты схватила суть, браво! Ты моя жена, ты здесь, идеально подходишь для моей цели… но не забывай, сделка включает условие, по которому ты спишь со мной, как и положено добропорядочной жене…
— Условие принимается. Можешь не продолжать. Я выполню свою часть договора, но не здесь, — решительно произнесла Мишель, что потребовало от нее немалых усилий.
— Это ультиматум, дорогая?
— Это мое условие, принимай или откажись, — почти слово в слово повторила она его слова, хорошо понимая, что Филипп не из тех мужчин, которых можно к чему-то принудить. Если он не примет ее условия, тем лучше. Тогда она получит моральное прав отказаться от сделки.
— Не понимаю, чем тебя усадьба не устраивает? — спросил он.
Мишель пожала плечами и бросила на неге настороженный взгляд из-под полуопущенных ресниц. Он спокойно намазывал рогалик маслом, а сверху накладывал мед, то есть вел себя для такой, мягко говоря, необычной ситуации в высшей степени естественно и свободно.
— А, припоминаю, ты, кажется, как-то просила, чтобы мы обосновались отдельным домом где-нибудь в другом месте.
Она не просто просила, она умоляла… заклинала его, стоя на коленях! Ей было невыносимо оставаться здесь, под стерегущими взглядами матери и теток, вечно выслушивать их недовольство в свой адрес, терпеть регулярные визиты Беатрис, которые чудесным образом всегда совпадали по времени с пребыванием в доме Филиппа. Но тогда он едва выслушал ее. Да и зачем было прислушиваться к ее просьбам, когда она, несчастная, отвергнутая, почти узник в этом доме, не представляла для него никакого интереса? После ужасной брачной ночи его вполне устраивало такое положение, когда он мог не видеть ее и не думать о ней.