Она сделала свой выбор, и это оказалось самым трудным делом, которым она когда-либо занималась. Решение было мучительным и чревато одними страданиями для нее. Но она сказала то, что должна была сказать. Жаль только, что после этой жестокой сцены ей не удалось с достоинством уйти.
Почему он не способен полюбить ее так же, как он наверняка полюбит их ребенка? Почему каждый его порыв к ней оборачивается для нее страданием? Почему? Почему он не поверил ей, что она всегда любила только его… и других мужчин в ее жизни никогда не было?
Филипп продолжал молчать. Его молчание Мишель истолковала как признание, что его нежные чувства, которые он когда-то питал к ней, окончательно умерли. Но Филипп нежно повернул ее к себе, заключил в объятия и положил ее голову к себе на грудь. Видимо, в душе его проснулась жалость и он просто пытается успокоить ее. О большем Мишель не позволила себе даже подумать.
— Мишель, — произнес наконец Филипп. — Перестань, хватит. Разрядилась и будет. Тебе нельзя много плакать, ты повредишь себе и нашему малышу.
Его слова возымели потрясающий эффект. Слезы мгновенно иссякли, и Мишель внутренне замерла. Конечно, он беспокоится исключительно о ребенке, которого она носит в себе. Мишель отняла лицо от изрядно намокшей рубашки Филиппа.
— Я не собираюсь причинять вред своему ребенку! Можешь не волноваться… Понимаю, что главное для тебя это получить наследника, ради него ты и женился на мне. Да еще чтобы родные от тебя отвязались. Ты победил, добившись и того и другого. Только не надо… не надо растравлять рану! — Нет, она больше не будет плакать. Ни за что! Что сделано, то сделано, сама выбрала. Теперь придется с этим жить… каким-то образом.
— Тише, перестань терзаться. Ты доведешь себя до болезни. — Филипп подхватил ее как пушинку на руки и отнес на кровать. Одной рукой подложил ей под спину большую подушку, второй крепко держал ее, потому что Мишель порывалась встать. — Лежи смирно нежно приказал Филипп.
Внезапно она сникла, воинственный дух покинул ее, от огромной усталости, накопившейся за последние дни, тело налилось свинцом.
— Вот и умница, — сказал Филипп, когда она снова откинулась на подушку.
Не спуская глаз с ее измученного, мокрого от слез лица, он наклонился, чтобы снять с нее туфли, затем опустился на краешек матраса и провел пальцами по рассыпавшимся волосам, осторожно вытаскивая из них шпильки.
— Ты права, я победил. То, что ты украла у меня, сегодня вернулось ко мне обратно.
— Что? — резко спросила Мишель. Ей не нравилось его новое разговорчивое настроение, раздражала его заботливость так же, как до этого раздражало его упорное молчание. Она обещала ему отдать ребенка, вот он теперь о нем и беспокоится. Если бы она не была беременной, он, скорее всего, посоветовал бы ей пойти и утопиться в море. — Я никогда у тебя ничего не брала… Ты перепутал меня с братом!