— Вот и Пихтачи…
— Что это значит? — спросил Вепринцев.
— Пихтачи-то? — вмешался штейгер, приподняв голову и растирая ладонью заспанное лицо. — Н-да, мил человек, Пихтачи… Это когда-то было золотое дно!..
Вепринцев поднялся, уселся на край подводы, спустив длинные, обутые в кирзовые сапоги ноги.
— Отсюда оно возами шло, золотишко-то… — продолжал штейгер, потряхивая всклокоченной головою. — Ба-а-альшое богатство здесь зачерпнул Дурасов. А теперь вот пустырь остался. Всю жизнь из земли вынули, а потом забросили… Хищник этот Дурасов, одно слово, безжалостный хищник… Эх, люди-люди, настоящие погубители…
— Ну, а сейчас кто-нибудь живет здесь?
— Лисицы да волки… Кто еще будет тут жить? Золота в земле нет — и работы нет, а человек — он живет ближе к работе, ближе к делу.
— Ну и дурак он, этот человек, — незлобно проговорил Стриж. — Умные люди приживаются там, где бабки водятся, деньжонки, значит.
— Да ведь это как сказать, — возразил штейгер, — без работы и денег нет, а мы с измалетства привыкли их зарабливать…
— Уметь жить надо, старина. А работа — дело нехитрое…
Вепринцев спрыгнул с повозки и широко зашагал рядом. После вчерашнего дождя он переоделся. На нем теперь была серая короткая куртка с застежкой «молния», черные с синим кантом брюки заправлены в сапоги, на голове — форменная фуражка с киркой и лопатой на околыше — настоящий геолог, каких много встречается в этих краях в летнюю пору.
— Вы, кажется, сказали, что это был богатейший рудник? — глядя на штейгера, спросил он.
— Еще бы! Я сам вел здесь горные работы, — с гордостью ответил штейгер. — Много положил сил и труда, а на кого?
— Черт возьми, очень интересно! — весело воскликнул Вепринцев, убыстряя шаг. — Я думаю, мы остановимся здесь и хорошенько посмотрим эту старую ямку. А?
— Ну что же… Как вам угодно, — покорно ответит штейгер, вопросительно поглядев на других спутников, — Слышь, дядя Оспан? Остановиться товарищи геологи желание поимели.
— А-а… Это можно, — отозвался Оспан, — это как раз подходящее… И коней бы подкормить не мешало.
Вепринцеву никогда раньше не доводилось впускаться в шахты, поэтому, когда они подошли к ветхой полуразрушенной клети и он заглянул вниз, сердце его защемило от страха. «Какая-то вонючая яма», — подумал он, глядя на гнилой, в белых пятнах плесени, сруб.
Шахта и на самом деле казалась страшной, это была скорее не шахта, а глубокий, невесть когда заброшенный колодец, в который в большой деревянной бадье примитивным воротком спускали рабочих на целый день, как каторжников.
— Как все постарело!.. — грустно вздохнул штейгер и с благоговением снял фуражку, будто стоял перед дорогой могилой. — А ведь какое хозяйство когда-то было, эх-ма…