Сергей Владимирович на этот раз отправился к капитану Шатеркину без предварительного звонка по телефону. Вошел как всегда шумно, суетливо и уже в дверях крикнул:
— Извините, извините, Николаи Иванович, за столь беспардонное вторжение. Здравствуйте!
— Здравия желаю, Сергей Владимирович! — удивленный столь неожиданным появлением Данилина, поднялся навстречу Шатеркин. — Всегда рад вас видеть.
— Спасибо на добром слове. Спасибо…
Данилин сел, отдышался от быстрой ходьбы.
— Удивляетесь?..
— Да нет же, Сергей Владимирович!
— Пожалуй, не скоро бы я пришел к вам, — заговорил Данилин. — Очень не скоро, если бы сегодня не встретил студентку Пылаеву…
Шатеркин насторожился.
— Вы понимаете?.. Нет, вы ничего не знаете… Я все бросил… бросил и прибежал сюда. Именно прибежал.
Данилин торопливо подвинулся вместе со стулом к столу, за которым сидел Шатеркин.
— И в чем же дело, Сергей Владимирович? — как можно мягче спросил Шатеркин.
Профессор взглянул на дверь, отодвинул в сторону стоявшие перед ним настольные часы, будто они мешали ему своим однообразным унылым тиканием, задумался на одно мгновение и поднял глаза на Шатеркина.
— Вы, конечно, знаете результаты ревизии архива?
— Да, знаю.
— Очень хорошо. Но вы никак не можете предполагать, что дело этого злополучного Лукашки — мое первое следственное дело, если его можно так назвать.
— Ваше следственное дело?!
— Да, и, к сожалению, как всякий первый блин, оно прошло неудачно, комом… — Данилин сокрушенно покачал головой. — И вот теперь-то, Николай Иванович, я могу с полной ответственностью сказать, что эта так называемая «частная переписка» похищена не случайно. Да, да, вы не перебивайте меня вопросами, я расскажу все, что вас интересует. Этот Лукашка и сейчас стоит у меня перед глазами.
Данилин машинально взял стакан, отпил два коротких глотка воды, затем, откинувшись на спинку стула, продолжал:
— Помню, сижу я с этим дитем тайги в просторной сибирской избе, спрашиваю его, а он молчит как камень.
— Ты, спрашиваю, не глуховат? — Молчит. Поглядывает ка меня раскосыми хитрыми глазами и молчит. — Спрашиваю его: медведей бьешь?
— Бывает, попадается.
— А соболей как, добываешь?
— Бывает…
— Тайменей и хариусов, наверно, много ловишь?
— Бывает, однако, имаем мало-мало.
— А куда всю добычу сбываешь?
— Немного кушаем, немного, бывает, продаем…
— И все «бывает, бывает, бывает». Отвечает, а сам, шельма, о другом думает, сверлит меня глазами, неужели, дескать, весь разговор будет о соболях и тайменях идти!
— А скажи, пожалуйста, почему ты с белыми хотел удрать? — начинаю подходить ближе к делу и в упор гляжу на него.