Тот ему рассказал много, но в нескольких местах соврал. Володя внимательно выслушал его и уже потом сказал корейцу, где тот пытается его обманывать, после чего сразу дал команду своим опричникам потрошить первого корейца вновь. Попов пожал плечами, а Кирильцев удовлетворенно кивнул. Теперь первый подследственный только хрипел. Но от этого было еще страшнее. Второй кореец выкрикивал откровенные признания, скулил и плакал, умоляя отпустить его товарища, но его не слушали. Володя обратил внимание на материал, только когда явственно почувствовал запах опорожнившегося кишечника. Воняло нестерпимо.
Теперь следователь разговаривал с отважным корейцем более мягко. Тот пел так, что Кирильцев не успевал забивать его рассказ на маленьком нетбуке, а Женя умел печатать просто с пулеметной скоростью.
Теория меньшего зла давала свои результаты.
Через полтора часа рассказа и ответов на уточняющие вопросы вся история стала ясной как день. Концы сходились, неувязок не было. Гипотеза Иваницкого оказалась правильной.
Тут Попов осмелился и спросил у Иваницкого:
— Слышь, старшой, а чего сегодня с тобой такое?
— Я служу правде и справедливости. Я делаю мир лучше, освобождая его от всякой нечисти. Ради этого я готов на все. Это мой долг.
Иваницкий с жаром рассказал о том великолепном откровении, которое он получил ночью. Когда он закончил, Кирильцев выглядел так, будто его сам космический Абсолют в макушку поцеловал, а Попов обалдело таращился на Иваницкого. Раньше он посмеивался над Кирильцевым, называя его прибла́женным. Теперь в корне поменял свое мнение:
— Да я всю свою поганую жизнь хотел этих сволочей резать, жечь и на колья очком сажать. Ты прав, старшой. Пусть я подохну, зато сколько мрази с собой утащу и людям хоть что-то доброе наконец сделаю.
В приступе исступления Дима пробил обоим корейцам черепа. Это был отработанный материал, к тому же та самая мерзость, с которой они теперь совместно боролись не щадя живота своего. Трупы бросили в дальнем углу.
Если пойманных корейцев тащили в подвал коллеги, то из полутемных закутков поднялись уже единомышленники. Они вместе подошли к своему кабинету. Четыре большие буквы решительными шрамами все так же проступали на белом дверном полотне.
В кабинете Кирильцев распечатал протокол допроса на принтере, и они пошли к Нечаеву. За столом у начальника накопительного пункта сидели все те же полковник Сидельников и майор Крюков, Морохина не было, а Солодов зашел практически вслед за ними. В кабинете начальника появилась еще пара персонажей: мужчина неопределенного возраста с усталым лицом и глубокими залысинами, а также женщина бальзаковского возраста, тощая и жилистая, как африканский бегун-марафонец.