Их расстреляли с улицы, из-за забора. Перед калиткой и воротами остались вмятые в мокрый снег протекторы от широких колес большой машины и множество зеленых автоматных гильз. В них разрядили три полных магазина. От калитки до крыльца было метров пять, не больше. Сложно было промахнуться.
Галя кричала и убивалась, а старик уже ничего не чувствовал. Он просто сел перед крыльцом на мокрую холодную дорожку из аккуратно уложенной базальтовой брусчатки и смотрел на трупы. Он не помнил, как его завели в дом и усадили на скамеечку в прихожей.
Похороны организовали друзья Бориса. Оля хоронить брата так и не приехала из своей Германии. На какое-то время Федора и Галю объединила вместе происшедшая трагедия, но потом он просто не смог ее выносить. Галя винила его абсолютно во всем.
Старик написал отказ от наследства и вновь вернулся в свою общагу.
Да! Вот оно! Кощей все вспомнил. Когда закладывал капсулы, он обе розовенькие положил по обеим сторонам с края цепочки из капсул, следом шли: белая — с одной стороны, и салатовая — с другой. Теперь нужно было вспомнить, с какой стороны он сколупнул розовую капсулу. Парень стоял слева от него. Получается, что он повернул голову направо, чтобы не заметили, как он достает из-за щеки капсулу и перекатывает ее на язык. Так, значит, вторую капсулу нужно отколупывать справа. Только Кощей не помнил — белую или салатовую он закладывал после розовой с правой стороны.
Не суть важно. Кощей дотянулся языком до капсулы, скатил ее вниз и раскусил. Язык ощутил кисловато-сладкий привкус. Значит, он не ошибся. Следовало отправить содержимое раскушенной капсулы под язык и перемешать со слюной, но не проглатывать.
Капсула была с обезболивающим. Мучительная боль ушла, и судороги в мышцах отдавали в мозг только тупым давлением вместо острой боли.
Кощей принялся высвобождаться от привязи. Его примотали полотенцами и разорванными на широкие полосы простынями к самой кровати. Целью было удержать его от падения и от вреда себе, так что спеленали его не очень туго. Сантиметр за сантиметром он выбирался из кокона как мотылек. Как только высвободил одну руку — дело пошло быстрее. Но боль вновь напомнила о себе. Далекая невнятная боль внизу живота остановила его.
Свободными руками он раздвинул две полосы из старых простыней в районе таза. Кощей лежал совершенно голым на больничной клеенке, застилавшей матрас. Из его члена торчала трубочка, уходящая куда-то под кровать, а в анус засунута пластмассовая трубка жерла калоприемника. Кощея это просто взбесило. Теперь он вдвойне ненавидел этих самых военных и их вызверенных малолеток.