Геринг вдруг резко изменился. Он приосанился, принял величественную позу, а в голосе его появились властные интонации.
– За то, что на моей совести, я готов нести ответственность. Но уж никак не за то, что на совести других.
– Не только победители, но и немцы сейчас считают, что на вашей совести вполне достаточно, – решил сбить с него спесь Ребров.
– Поменьше слушайте, что сейчас болтают немцы. Они сейчас раздавлены и лижут сапоги победителей. А что они говорят обо мне… На это мне в высшей степени наплевать. Я отлично помню, что они говорили еще совсем недавно и как рыдали от счастья, увидев фюрера. Пока все шло как по маслу они обожали и боготворили нас. Не беспокойтесь, я наш народ знаю!
– Интересное признание, – заметил Ребров.
Геринг самодовольно усмехнулся.
– Вы уверены в самоубийстве Гитлера? И не считаете ли это трусостью – то, что он повел себя так?
– Трусость? Нет. Гитлер заранее объявил близким людям, что они с Евой Браун уйдут из жизни. Сами. Он был фюрером великого Германского рейха. Не могу себе представить, чтобы он сидел в камере и ожидал суда над собой как над военным преступником. Суда иностранцев! Он был слишком велик для этого!
– Но ведь в конце войны он хотел вас расстрелять?
– Это ничего не меняет. Он был символом Германии. Нет, я ни за что на свете не хотел бы видеть фюрера перед судом победителей. А вот на Гиммлера посмотрел бы с удовольствием. Пусть бы ответил за себя и своих подручных!.. Мне никогда не понять, как он и его эсэсовские генералы творили все эти ужасы! Как они могли при этом оставаться в ладах со своей совестью?!.. Непонятно.
Ребров с изумлением заметил, что Геринг говорит все это чуть ли не с искренним возмущением. Можно было и впрямь подумать, что сам он ни о чем не догадывался. Он посмотрел на американского офицера, и тот выразительно развел руками – мол, я предупреждал. Ребров внимательно посмотрел на Геринга – сейчас, когда он такой искренний, самое время задать вопрос поострее.
– Что вы можете сказать о так называемом «альпийском золоте»? Вы знаете, где его спрятали?
Американский офицер тут же насторожился. Ребров заметил это краем глаза, но продолжал гнуть свое.
– Я говорю о золоте, которое было награблено в захваченных странах и спрятано в горных шахтах?
Геринг прикрыл глаза. Теперь он стал сразу похож на воздушный шар, в который ткнули иглой.
– Я устал. У меня болит сердце. Ведь меня лишили необходимых лекарств…
Лицо его действительно посерело и покрылось каплями пота. Было ясно, что разговор продолжать дальше бессмысленно.
Когда его вывели, усатый следователь проворчал вслед: