Хлопнула дверь, ввалилась баба в огромной песцовой шапке и с двумя хозяйственными сумками, раздувшимися до размеров баула.
– Дусь! – крикнула она с порога. – Уже слышала? Убийство у нас! Чего творят, проклятые!
– Прекратить истерику! – рявкнул, обрадовавшись, цензор.
– Ой, спугалась-обоссалась! – Баба брякнула сумки на пол, заломила шапку и пошла на амбразуры. – Совсем совести нет у бесстыжих! Понаехали на нашу голову! Сброд уголовный, а не оккупанты нормальные! Воруют да разбойничают, режут ночью по закоулочкам! Ещё погоны нацепил, блатота!
– Я вот тебя, ведьму, закрою на трое суток за оскорбление мундира, – сказал гвардеец, задыхаясь. – Национальная Гвардия ни копейки… Национальная Гвардия…
– Ой, грабят-насилуют! Дусь!
Дуся подняла глаза от книги и вновь опустила.
– Вот в этом, – сказал я, – ваша проблема, Национальная Гвардия. Не умеете с людьми.
– А ты хто такой?
Я снял очки. Баба отпрянула и быстро поплевала через плечо.
– Тьфу-тьфу-тьфу, не на нас, в медный таз. Замкни зубы и губы злому сердцу!
– Да ладно. Ты давай, мать, рассказывай.
Новость жгла ей язык, и это было сильнее страха или негодования.
– Зарезали мужика ночью, – выпалила она. – Пошёл, говорят, склады проверять. Чего пошёл? Небось от жены на свиданку на сторону, проверяльщик мандавошкин. Так и нашли, без штанов под мешком с мукой.
– Может, это был сахар?
В глазах бабы загорелась решимость до последнего отстаивать свою версию.
– А я говорю, мука это была! Так и стала вся красная!
– Не к добру, – сказала Дуся невозмутимо и перевернула страницу.
– Ну ты, Дусь, как всегда, рыба замороженная. Сестра, называется! Я к ней, а ей хоть бы хны! сидит! глаза портит!
Дуся и ухом не повела.
– Ты, Мань, лучше в сберкассу пойди, – сказала она, – расскажи Вальке. Она рада будет.
– Ещё б ей не быть, – пренебрежительно сказала Маня. – Ещё б не радоваться. Это ты, Дуся, как неродная – в кого пошла, мамка до сих пор свою фамилию по слогам читает. Только Валька – дура, неинтересно мне о серьёзных вещах ей рассказывать. Обсудить хочу, а не ахи её выслушивать. Дусь, да оторвись ты! Сестра!
– Мне нужно сообщить Грёме, – встревоженно сказал гвардеец. – Тьфу, Сергею Ивановичу. Разноглазый, отнеси записку, а? Он в «Альбатросе».
– Тебя не сообщать поставили, а контролировать, – сказал я, наслаждаясь. – Тебя поставили на пост, вот и стой.
Я заметил, что под казённые нужды в Автово отвели самые неказистые здания. Если мэрия напоминала сарай, то прокуратура находилась в унылом, давно не ремонтированном двухэтажном доме без каких-либо архитектурных примет. Бельэтаж занимал Следственный комитет. На втором этаже, временно предоставленном Молодому, не бывал никто, кроме мух, мышей и пыли, и числился он за Прокурорским надзором. По буро-зелёным стенам теснились образцы протоколов и жалоб. Тусклые лампочки через одну не горели. Попавшийся мне в коридоре хмурый и явно похмельный Серый показал нужную дверь.