Углядев нас, Дроля запел:
Ах, шарабан мой, американка.
Какая ночь, какая пьянка!
Хотите – пейте, посуду бейте,
Мне всё равно, мне всё равно.
– Не всё коту творог, пора и жопой об порог, – бросил Молодой на ходу и шевельнул плечом.
Чтобы Дроле слететь с перил, этого бы не хватило, но контрабандист непроизвольно дёрнулся – а в том, что неудержимо поехала хромая нога, вины Молодого совсем не было. «Чо за такое?» – машинально крикнул Дроля нам вслед. Я не стал оборачиваться, не желая видеть разбившееся стекло и кефирную лужу. Кефир белее снега. Рядом с «Альбатросом» уж точно.
– Давай расскажем Вилли про Сахарка, – предложил я.
– Это наше дело, а не Вилли.
– Но теперь-то и его тоже.
– С какой радости?
На это можно было ответить, что страна, пусть и оккупированная, в чём-то становится территорией, а в чём-то остаётся страной – которая всегда во владении тех, кто в ней родился, так что именно они отвечают за смерть тех, кто в ней умер. Но Молодой, подозреваю, знал об этом сам – и если игнорировал, то не для того, чтобы получать разъяснения. Я ведь тоже не спешил назвать имя убитого.
«Альбатрос» был огромным магазином: чистым, сияющим, изобильным. Изобилие не глушило простор, даваемый широкими лестницами и широкими расстояниями между прилавками и секциями. И так же широко гулял воздух, а в воздухе гуляли дорогие щекочущие запахи кожи, духов, шоколада. Служебные помещения занимали часть второго этажа, и, прежде чем попасть в них, мы миновали, любуясь, отделы ковров, электроприборов, верхней одежды и обуви: пространства степного какого-то размаха. Народу здесь было немного, а персонал сплошь составляли упитанные усатые мужчины, профессионально глядевшие сквозь покупателя и при этом умевшие не казаться хамами. О, продавцы фриторга – это была каста.
Сергей Иванович засел в кабинете управляющего – а управляющий, не будь дурак, не подумал оттуда убраться, так что теперь для секретных шушуканий каждый был вынужден выбегать в коридор. Но на этот раз вышел, взглянув на Молодого, хозяин – импозантный, утомлённый, явно косящий под городского в своём светло-сером костюме. Даже кабинет его, кожано-светло-древесный, с ярким пятном цветущей азалии, ловко прикидывался кабинетом молодого дельца с Морских или Казанской – а впрочем, впечатление портила нервная запальчивость выскочки: броское, новое, функциональное вместо блёклого, накопившегося, привычного.
– Ты, что ли, Порт уже освоил, что за фриторг взялся? – сказал Молодой в виде «здрасьте».
– Я действую комплексно и в полной координации, – отрезал Сергей Иванович.