А ведь мог Евсевий пытливым оком обозреть недавнее историческое прошлое. Он, разумеется, помнит и оплакивает (и двадцати лет не прошло) гонения Диоклетиана на христиан, но целомудренно молчит о том, что свое жестокое наступление на права человека Диоклетиан начал с манихеев. Сперва эдикт 296 года “О злодеях и манихеях” (“неслыханная и позорная, всеми обесславленная секта”, и там же что-то о “достойных проклятия и жестоких персидских законах”), а через семь лет (мистическое число фольклора, Библии и астрологов) — мученики-христиане; не наоборот.
о Диоклетиане
Во славу Диоклетиана можно сказать, что теологическими тонкостями и богословием вообще он себе голову не забивал и для него все эти отечественные и пришлые пророки были на одно непривлекательное лицо. И кто бы разобрался: в каждой деревне своя секта, по имени приходского попика. Представляете, какая царила неразбериха? Почти как сейчас в модной музыке: попса, рок и производные, найти пять отличий. Управление Диоклетиана сначала отличалось мягким и самым либеральным духом религиозной терпимости, но обнаружилось, что вкушаемое народом благоденствие ослабило узы дисциплины. Жертвовать дисциплиной отказывались не только злые империи, но и добрые республики — короче, идея первого Рима увлекла Диоклетиана за пределы умеренности. Вечный Рим, думал, должно быть, он, а второму не бывать. Царь царей охотится на львов.
И вовсе не так, говорит Аристид Иванович раздраженно. За пределы умеренности Диоклетиана увлекли его мстительность и лукавый характер; он хотел, чтобы все хорошее приписывалось его инициативе, а все дурное — влиянию других. Кроме того, власть его не была абсолютной, и некоторая доля ответственности лежит на его соправителях: Максимине, Констанции, Хлоре и Галерии. Это что, сразу четыре императора? Вот именно: двое с титулом “августа”, и двое с титулом “кесаря”. И если, кстати, говорить о титулах, “царь царей” — это титул персидского шаха, и таких львов, чтобы на них охотиться, в Риме не было, по крайней мере, в описываемую эпоху.
Эх, Аристид Иванович! Предлагали вам рассказывать самому, чтобы все было опрятно, связно, зримо и по порядку. Вам это как два пальца, а мы предметом плохо владеем, у нас получится не предмет, а ряд запечатлевших его (почти как в карамельном “Запечатленном ангеле” Лескова) плохих мгновенных снимков. Вот фотка с Диоклетианом (либерализм, казни, пожары), а вот, уже в XII веке, какой-то византийский император наказанием манихеев завершает круг своих подвигов. (Не какой-то, замечает Аристид Иванович, а Алексей I Комнин.) Но какие они живучие оказались: третий век, двенадцатый — а потом все эти модификации в виде катаров и альбигойцев — а еще потом литературные и философские искания нового времени, от Блейка до Шопенгауэра. Нас тру-ру, а мы крепчаем. (Это народная мудрость в виде напева, чтобы вы не сердились.) Что? да, верно, как евреи. И слово созвучное.