В каком-то смысле манихеи подобрали бесхозное добро. (Каламбур.) Все всегда прекрасно знали, что мир мог быть и получше. Многие отчетливо видели, что приключалось на самом деле. (Маркс тогда еще не родился, и древние считали эпохи не от каменного века к золотому, как сейчас, а от золотого к каменному.) Ответственный человек — пророк, философ — был обязан предложить, для равновесия, нечто позитивное. Например: да, зло есть — давайте с ним бороться. Или: зло прежде всего в вас самих, вот с ним и боритесь, потому что отвечать будете только за себя. Или: зло есть, но оно под контролем Того, Кто его допустил, а вы, между прочим, боритесь. (Вышивайте по этой канве, старательный друг, и у вас тоже получится.) У человечества сложился навык борьбы — или человечество сложилось вокруг навыка борьбы — это неважно, просто душу, а с ней и всю культурную жизнь, стали трактовать как поле боя… теперь удивляются: что-то, дескать, немножко затоптано. (И еще был вариант: попытаться зло задобрить, как-то от него отмазаться — человеческими жертвоприношениями, или там какой-нибудь герой в полном вооружении бросится вместе с конем в пропасть. Лошадку жалко.)
И тут, откуда ни возьмись, люди, которые отказались снимать пенки с говна. Они не хотели бороться — не хотели подчиняться, они желали проигнорировать. На вопрос “с какого времени зло” они ответили: “всегда”, и заранее расслабились. Кому придет в голову бороться со сменой дня и ночи? (Ах, электричество. Знаете, под лампочкой не загоришь. Что? Ах, солярий! Ну как угодно.) Но смену дня и ночи можно разве что зафиксировать. Все материальное — зло; жизнь как форма существования материи — безусловное зло; либо ты хочешь жить, либо ты хочешь быть хорошим, это логично? Вот, и если приспичило быть хорошим, от жизни — общечеловеческой, нормальной, настоящей и будущей — придется отказаться. Не делать зла — это значит не делать по возможности вообще ничего, включая детей. А почему тогда сразу с собой не покончить? Потому что даже на этой скудной почве пустил свои крепкие корни сорняк самосовершенствования: нужно сначала исправиться, а уж потом помирать. Кроме мрака — не забывайте, — есть еще и свет, и этот бедный раздробленный свет (который все дробится и меркнет по мере прибавления людей вообще и дней в жизни плохого человека в частности) прямо-таки взывает, чтобы его берегли и, это, склеивали в один ком (изначальный концентрат). Смешно — как из Инвайта, к которому добавили воды, снова сделать Инвайт?
Вот такие были люди. Конечно, они в качестве людей свое учение изрядно опошлили. Говорили, например, что плод испытывает боль, когда его срывают с дерева. (Чего только нет в этом манихейском компоте.) На практике это вылилось вот во что: фрукты и овощи собирали специально обученные парии вроде слуг или рабов, а персоны поважнее только ели. Над этим потешается (потом, потом, уже откушав) Августин.