Тем не менее Т-38 на участке второго батальона продолжал наступать и приблизился к линии ротных окопов. Из них выскакивали бойцы, бежали к редкой березовой роще. Пулеметы свалили несколько человек, но с правого фланга ударили две «сорокапятки».
Стреляли они издалека, однако снаряды летели довольно точно. Один взрыхлил снег возле гусениц и ушел рикошетом в трех шагах от танка. Другой прошел совсем рядом.
Командир танка дал приказ прекратить атаку. Если отступает командир взвода на своем Т-3 с более толстой броней, то легкому Т-38 здесь тоже делать нечего. Двигаясь довольно быстро задним ходом, чешский танк продолжал обстреливать окопы, прикрывая отступающий пехотный взвод. По пути он хотел всадить снаряд в окоп, откуда в него бросали гранаты, но подстегивал огонь «сорокапяток».
Я растолкал Тищенко и стал перезаряжать ружье. Патроны были облеплены землей. Пока протерли несколько штук, Т-38 развернулся и успел уйти метров на двести пятьдесят. Я выстрелил вслед дважды, кажется, промахнулся. Машина отступала быстро, делая зигзаги, да и сказывалось напряжение.
Стал целиться снова, но из низины вынырнули трое немцев в длинных теплых шинелях. Почему они задержались – непонятно. Расстояние до них было метров восемьдесят. Я, не раздумывая, пальнул в ближайшего, стрелявшего на ходу из автомата. Немец упал, но тут же вскочил. Гриша Тищенко совал мне новый патрон:
– Уйдет, бля… Бей гада!
Забыв про танк, впрочем, он ушел уже далеко, я выпустил по фрицам еще две пули. Но они бежали так быстро, что я не успевал ловить их в прицел. Да и бестолковое это занятие, палить из противотанкового ружья по убегавшим немцам. Наверное, я и Гришка не пришли в себя после рева моторов, пулеметных очередей в упор. Зато опомнилась шестая рота, за которой было закреплено наше отделение. Поднялась стрельба, заработали сразу три пулемета, хотя фрицы уже скрылись.
Неподалеку горел танк, растапливая вокруг себя снег. Что-то шипело, пахло горелым мясом.
– Снаряды, кажись, шипят, – вглядываясь в огонь, опасливо предположил Гриша Тищенко.
– Они уже взорвались, – ответил я. – Это немецкий танкист поджаривается. Идем наших откапывать.
Когда вылез из окопа, увидел среди редких кустов краснотала убитого немца в длинной шинели. Может, я в него угодил? Хотелось глянуть, но к нему за трофеями уже бежали бойцы из шестой роты. А нам надо было срочно откапывать товарищей, которых так ожесточенно давил немецкий танк.
На тело командира отделения Михаила Травкина было жутко смотреть. Облепленного мокрой землей и снегом, сержанта измяло и раздавило, голова ушла в плечи. Когда сняли сплющенную каску и шапку, то ушанку я сразу надел на место. Треснул, вскрылся череп. Шапка хоть как-то прикрывала месиво спутанных волос, крови и еще чего-то серого.