– Я… как бы это сказать… пытаюсь расследовать смерть моей матери. Я нашла ее телефон, в котором оказалось семь непрослушанных сообщений…
– В каком смысле «пытаешься расследовать ее смерть»?
– Я объясню. Но, слушай, ты можешь… Можешь пойти со мной? На йогу?
Молчание. Мое сердце бешено бьется о ребра.
– Погоди.
Он говорит по-испански с экономкой, а потом я вновь слышу его дыхание в трубке.
– Во сколько? – спрашивает он.
– В четыре.
Экономка опять что-то говорит.
– Хорошо. Мне надо идти, Пятнадцать. Встретимся на улице в полчетвертого.
Стоит моему сердцу восстановить ритм, как я замечаю на столе фотографию Коула. Я сканирую изображение и, открыв картинку в «Фотошопе», увеличиваю его запястье. И вижу запонку в его манжете. Серебряную.
До спортивного зала десять кварталов. По дороге я ввожу Оливера в курс дела. Кажется, ему действительно интересно, и от его реакции у меня по коже идут мурашки. Кажется, он начинает придумывать какой-то план еще до того, как я успеваю закончить рассказ.
– Так зачем нам самим заниматься йогой?
– Никто не должен догадаться, что нас интересует совершенно другое.
– Мне нравится ход твоих мыслей, Пятнадцать.
Зал представляет собой огромную белоснежную студию с окнами, выходящими на Коламбус-авеню. Мы устраиваемся далеко друг от друга, чтобы не стесняться. Он так забавно выглядит в футбольной форме. Внезапно я начинаю понимать, почему Рейчел сходят с ума по мальчикам. Я украдкой наблюдаю за ним во время дыхательных упражнений и понимаю, что мне просто до сих пор не попадался подходящий мальчик.
Глядя на загар Мэрайи, я чувствую себя альбиносом. Занятие очень сложное, к концу пот льет градом. Мэрайя не узнает меня, пока я не представляюсь.
– Луна! Я тебя уже сто лет не видела. Ты совсем взрослая!
Я улыбаюсь в ответ. Тренер переводит взгляд на Оливера. Его кудри промокли от пота и прилипли к лицу.
– Вы молодцы. В первый раз занимаетесь?
– Здесь да. Но у меня к вам вопрос.
Вот опять это выражение лица. Сочувствие, которое я, наверное, должна ценить, но по большей части от него только хуже. Она знает, что я буду спрашивать о матери.
– Разумеется. Все что угодно.
– Вы были с моей мамой в ресторане «Баттер» тем вечером, когда она умерла?
Какой-то длинноволосый потный парень обнимает тренера. Оливер делает брезгливую гримасу.
– Нет, милая, не была.
Время, кажется, замедляется. Сердце проваливается куда-то вниз, горло перехватывает спазм, и мне хочется закричать: «Вы там были! Были!» Но нет, ее там не было, и это значит, что отец солгал. Оливер увлеченно изучает собственные босые ноги и шевелит пальцами.