Мы сидели там, пока дождь не кончился. Дрю сказала, что у меня загадочные глаза. Мне это запомнилось, потому что никто раньше не делал подобных комплиментов.
Большая часть актеров, которых я встречала на пробах, изрядно нервничали. На самом деле я не любила там бывать, потому что их мандраж передавался мне. Дрю вела себя так, будто пришла к дантисту на профилактическую чистку. Казалось, все это ее совершенно не трогает. Я спросила, почему она так спокойна, и Дрю, улыбнувшись, ответила, что в шоу-бизнесе с детства, а потому ей пришлось быстро повзрослеть.
«Ты хочешь столько всего узнать, столько всего пережить, но лучше пусть это происходит постепенно. Мне же пришлось многому слишком быстро учиться».
Сейчас, слушая на айподе, как Имоджен Хип поет «Прятки», я пытаюсь понять, действительно ли хочу знать все это. Кажется, дело не ограничивается Коулом. Это как с матрешками: открываешь одну, а в ней другая – поменьше, и еще одна, и еще. Крохотная куколка в середине может сделать так, что я никогда не стану прежней. Но уже поздно. Семя посажено и пустило корни. Его ветви простираются надо мной. Я должна знать. Я могла бы повторить слова песни.
Где мы?
Какого черта с нами происходит?
В пыли на ковре
Остаются круги —
Предчувствие непоправимого…
Я стучу в дверь и вхожу. Отец смотрит на заставку монитора, где карандаш рисует персонажей, которые оживают и убегают с экрана. Сколько он вот так сидит?
Я подхожу к окну.
– У тебя опять это выражение лица, – говорит он.
Я чувствую, что теряю над собой контроль, и слова сами срываются с губ. Я рассказываю о маминой квартире, о телефоне, о Бенджамине и, наконец, о Коуле.
Он ошарашенно смотрит на меня. Когда я упоминаю Коула, его глаза вспыхивают ненавистью. Но неожиданно его взгляд становится мягче, и он делает глубокий вдох.
– Кто он?
– Моряк, – тихо отвечает отец. – Предлагает яхты в аренду в Европе. У него вилла в Тоскане, недалеко от Ричарда. Думаю, там они и познакомились.
– Папа, я всего лишь хотела узнать, как она умерла. Ты не можешь вечно избегать этой темы. Мне уже достаточно лет…
– Но зачем, солнышко? Разве это знание что-то тебе даст? Не лучше ли помнить ее живой? Да, с ней был Коул. Но я же говорил тебе, ее сбило такси.
– То есть у них был роман.
Кажется, отец сейчас взорвется, но он мягко отвечает:
– Да, Малия. Был.
Он называет меня настоящим именем. Обычно это означает, что разговор окончен. Все, на что мне сейчас стоит рассчитывать, – подтверждение. Я пытаюсь понять, каково было ему, и вижу по лихорадочному румянцу на щеках и бегающим глазам, что это оказалось очень тяжело принять. И трудно до сих пор. Я чувствую себя так же.