— Эх ты, герой, — пожурил коня разведчик, — смотри, съест!.. А еще Лютиком зовешься, ученый конь…
Лютик, казалось, сконфузился, покосился на врага снисходительным взглядом и громко чихнул. Зверек вскочил, понюхал воздух, что-то прошипел на своем языке и желто-зеленым клубком укатился под густой папоротник.
Распаренная дождем зубровка разливала по лесу пьянящий аромат. Казалось, аромат зримо висел на деревьях, оседал на одежде Стрелкова, на сбруе и на шерсти коня. Стрелков осторожно загреб ладонью воздух, словно снимая тонкую паутинку, и прижал ладонь к носу.
Напевая, Стрелков вынул из кармана брюк кисет и, бросив повод, стал свертывать папироску.
Гигантская ель под шатром своей кроны сберегла землю от дождя. Лютик мотнул головой: „Вот, мол, место для отдыха!“
— Нет, тороплюсь, — сказал Стрелков, внимательно поглядывая по сторонам.
Разведчик знал, что именно в этом районе тайги рыскали банды атаманов Рома, Сенотреса и пресловутая шайка Семи Иннокентиев. Знал он также, что на поиски бандитских стоянок отправлен отряд удалого Яши Рубанка. При каждом вздохе тайги рука разведчика мгновенно ложилась на эфес шашки. Не трус от природы, Алеша Стрелков с детства привык и к осторожности, и к борьбе.
Сейчас он снова проверил свой карабин: достав патрон, поставил спуск на предохранитель; обследовал исправность шишковатых гранат и даже придирчиво обнюхал их нежнолиловые капсюли. Потом вынул из кобуры свой никелированный наган, отбитый от анненковцев на Алтае, любовно погладил ладонью его отточенную мушку, два-три раза провернул барабан и, наконец, сунул револьвер за пояс.
Эх, погляди-ка, милочка,
Какой я партизан.
За плечами — карабиночка,
За поясом — наган!..
Давно знакомые, сотни раз петые, простые слова боевой песенки сегодня вдруг окутали сердце Стрелкова приятным теплом и разбудили в нем дремавшие воспоминания.
…Суровый родной Алтай. На тесной таежной полянке убогий кордон лесника-отца. Тоскливое, без дружеских забав детство. Охота… Полные тревоги облавы на медведя, на рысь. Гром гражданской войны, бессонные ночи в охране лесных партизанских собраний, беготня по связи от села к селу, из отряда в отряд и вот…
Дождливое утро. Церковный трезвон. На площади перед церковью — трупы зарубленных белыми. Отец — как живой… Русые волосы его треплет лихая поземка. Розовая сарпинковая рубашка в запекшейся крови!..
На кордоне летняя ночь. В руках — откопанная из-под сарая винтовка. У ворот ждет заседланный конь. Отцовский жеребец вынес в лес к партизанам… И началось такое… Эге-эй, господа каратели, подставляй, где чешется!