– Быть может, ты поведаешь мне о своем сне, сестричка? Я попытаюсь его растолковать… И этим тебя немного успокою…
– Конечно, поведаю… Но вот только, думаю, в толковании не будет вовсе никакого проку.
– Почему?
– Мне кажется, Герсими, что я вижу не тот сон, который заставляет задуматься, или остановиться, или сделать решительный шаг вперед. Не сон-предупреждение или сон-напоминание… Нет… Мне кажется, что я, будто в щелочку, наблюдаю огромную, целую, живую и настоящую жизнь… Маленький кусочек какой-то другой жизни…
Герсими не стала переспрашивать или возражать, не пыталась и усомниться в словах Шахразады. Ибо дар царицы, дар оживлять мир несуществующий, удивительно обострил ее интуицию. Шахразада как никто другой знала разницу между сном, явью и миром, возникшим перед взорами тех, кто слушал ее колдовские рассказы.
Когда-то сама Шахразада поведала историю о грезах Маруфа-башмачника, жившего одной и еще целой дюжиной жизней. Тогда Герсими сочла это удивительной и неправдоподобной фантазией. И даже мудрая богиня Фрейя, матушка Герсими, не смогла убедить дочь в обратном.
Вот и сейчас «сестричка» усомнилась в словах своей невестки.
– Кусочек какой-то другой жизни?
– Да, именно другой, нездешней…Там другие понятия о чести, долге… Другие представления о прекрасном и постыдном…
– Но как ты можешь знать об этой другой жизни?
Шахразада пожала плечами.
– Но я и не знаю о ней… Я просто вижу это так, будто и сама уже там…
Шахразада помедлила, пытаясь найти самое точное слово.
– Я словно живу другой жизнью. Иду по другим улицам, еду в неизвестном экипаже, беседую с незнакомцами-чужестранцами, прекрасно понимая их и видя, что они принимают меня за соотечественницу…
– Должно быть, твой разум странствует по другим мирам, пока ты отдыхаешь… Так, как проделывал это Маруф…
– Должно быть, все-таки не так. Ибо я понимаю, что все это лишь сон. Удивительно яркий, донельзя похожий на явь, но лишь сон. Да, я просыпаюсь, наполненная новыми знаниями, но оттого, что вижу все вокруг глазами человека, для которого это обыденная жизнь…
Шахразада говорила и говорила, но Герсими отчего-то заподозрила, что та пытается за потоком слов что-то скрыть. Нечто удивительно для нее важное.
«Надо будет посоветоваться с матушкой… Что-то не нравится мне блеск глаз моей любимой сестренки. Должно быть, не только иноземцы-чужестранцы видятся ей… Быть может, там увидела она и того единственного, кто…»
Но тут Герсими остановила сама себя. О каком «другом» может идти речь, когда Шахразада до сих пор влюблена в собственного мужа? И эта пылкая влюбленность видна более чем отчетливо в каждом слове о Шахрияре, в каждом упоминании о нем?