Катя рассказывала о бутиках Галери Лафайет, а я вспоминала мост Мирабо с медленно текущей под ним Сеной и осенние парижские сумерки, которые хочется вдохнуть и никогда не выдыхать. Катя рассказывала об отменной обслуге в палаццо дель Джильо, а я вспоминала шелест голубиных крыльев на площади Сан-Марко, так рифмующийся с плеском воды в Канале Гранде… Впрочем, в Венеции я не была.
До Катиного отъезда мы встретились еще дважды. Для того чтобы начать работать, мне нужна была информация более конкретная и увлекательная, чем та, которая содержалась в ее романе.
Но Катя каждый раз норовила высказаться о роскошной жизни, которую она ведет, в самой общей форме. Мне хотелось воздуха, игры теней, радуги на брызгах шампанского, но ничего такого добиться от Кати я не могла. Может, и к лучшему. Иначе это была бы совсем другая книга. Даже о тех самых бутиках на Галери Лафайет я смогла получить эмоциональной информации больше, неспешно прогулявшись по второму этажу нашей Гостинки.
Конечно, Катя рассказывала и о себе. Причем скоро стало ясно, что, сосредоточив свои литературные потуги на чужой глянцевой жизни, она и свою жизнь стала видеть исключительно в розовом свете. Она лихо и без всякого сожаления промахнулась мимо собственной истории, которая с определенного момента действительно могла бы давать ей пищу для прозы.
* * *
…– Отец у меня работал директором мебельного комбината, а мама в сфере общепита. Каждый год мы ездили в Крым. Я была самой красивой девочкой в школе, а потом в училище. Однажды на танцах, в Доме офицеров, меня пригласил красивый такой молодой лейтенант. Москвич, между прочим. Замуж звал. Вот еще, домохозяйкой становиться! А если его потом, после Саратова, во Владивосток зашлют, служить родине-то? А я образование получить хотела. В большом городе жить…
* * *
На самом деле Катин отчим был столяром. Он любил свою родную, вечно сопливую дочь Таньку, ябеду и плаксу. А Катю почти не замечал. Катина мать заведовала столовой того же мебельного комбината, где работал муж. Каждый день она приносила с работы кастрюльки с остывшим пюре, котлетами или костлявой рыбой. От одного вида этой еды Катю тошнило.
Одноклассницы Катю недолюбливали, считая ее воображалой и не находя ничего особенного ни в ее прозрачно-голубых глазах, ни в действительно красивой фигуре.
Восьмой класс Катя закончила кое-как, всю весну протискавшись по подъездам со смазливым десятиклассником Игорьком, мечтой всех старшеклассниц. Потом мать со скандалом определила ее в педагогическое училище. Таким образом Катя должна была восполнить пробелы недополученного родителями образования.