Как только мы вернулись домой и Блитци, ждущую у двери, тоже впустили, мать позвонила в театр. Никто не ответил. Тогда она позвонила в школу и попросила передать водителю автобуса, чтобы он довез Каро до самой двери. Оказалось, что водитель не может этого сделать: с тех пор как Нил последний раз чистил нашу проселочную дорогу, там опять навалило снегу. Но он, то есть водитель, проследил за Каро, чтобы убедиться, что она благополучно дошла до дому. Никакого волка он поблизости не заметил.
Нил придерживался мнения, что никакого волка и не было. А если и был, то неопасный — скорее всего, ослабевший после зимней спячки.
Каро сказала, что волки зимой не спят:
— Мы проходили в школе.
Мать хотела, чтобы Нил раздобыл ружье.
— Ты хочешь, чтобы я купил ружье и застрелил несчастную голодную мать-волчицу, у которой, наверно, где-нибудь в кустах целый выводок волчат? Она всего лишь старается их защитить, точно так же как ты — своих детей, — тихо возразил он.
— Только двое, — сказала Каро. — У волков бывает только по два детеныша зараз.
— Да, да. Я разговариваю с твоей матерью.
— Ты этого не знаешь, — сказала мать. — Ты понятия не имеешь, есть у нее голодные волчата или вообще какие-нибудь.
Мне и не снилось, что мать может так разговаривать с Нилом.
— Тихо, тихо, — сказал он. — Давай на минуточку задумаемся. Оружие — ужасная вещь. Если я пойду и куплю ружье, что именно я этим заявлю? Что одобряю войну во Вьетнаме? Что мог бы и сам пойти воевать?
— Ты не американец.
— Не провоцируй меня.
Примерно такой у них вышел разговор, и кончилось тем, что Нил не купил ружья. Волка мы больше ни разу не видели, если это вообще был волк. Кажется, мать перестала забирать почту, но, может быть, это потому, что у нее живот уже слишком сильно вырос.
Снег таял, словно по волшебству. Деревья еще стояли голые, и мать заставляла Каро надевать пальто в школу, но, возвращаясь из школы, Каро тащила его в руках.
Мать думала, что у нее будет двойня, но доктор сказал, что нет.
— Отлично, отлично. — Нила мысль о близнецах обрадовала. — Эти доктора, что они понимают.
Карьер наполнился талой и дождевой водой, так что Каро на пути к школьному автобусу приходилось пробираться по самому краю. Карьер превратился в небольшое озеро, неподвижное, сверкающее под ясным небом. Каро без особой надежды спросила, нельзя ли нам в нем играть.
— Ты с ума сошла, — сказала мать. — Там глубина футов двадцать, не меньше.
— Десять, может быть, — поправил Нил.
— У самого края неглубоко, — сказала Каро.
Глубоко, утверждала мать. Сразу у берега карьер уходит отвесно вглубь.