Столовая выглядела ужасно — во всяком случае, по мнению Говарда. Была середина пятидесятых годов, но в столовой, похоже, в точности сохранилась обстановка начала века. Еда была в лучшем случае съедобная. Человек, сидящий во главе стола, говорил не умолкая. Можно было бы ожидать, что девушку его речи утомят, но, похоже, наоборот — они ее смешили. Не успев доесть десерт, она закурила. И Говарду предложила сигарету, добавив отчетливо слышное:
— Не обращайте внимания на папу.
Говард принял сигарету, но девушка еще сильнее упала в его глазах.
Балованная богатая барышня. Совершенно не умеет себя вести.
Она вдруг ни с того ни с сего спросила, что он думает о Томми Дугласе, премьере провинции Саскачеван.[8]
Он сказал, что его жена — за Дугласа. На самом деле она считала Дугласа недостаточно левым, но он не хотел вдаваться в подробности.
— Папа его обожает. Папа у нас коммунист.
Мистер Карлтон сердито фыркнул, но девушку это не остановило.
— Ну ты же смеешься над его шутками, — сказала она.
Вскоре после этого она повела Говарда на экскурсию по владениям отца. Фасад дома выходил на улицу — дом стоял прямо напротив фабрики, где производили мужские ботинки и защитную рабочую обувь. Зато за домом были обширные газоны и река, что протекала через полгорода. К берегу реки вела проторенная тропа. Девушка пошла впереди, и Говард увидел то, чего не замечал раньше. Она хромала на одну ногу.
— Вам не трудно будет подниматься обратно наверх? — спросил он. — Склон довольно крутой.
— Я не инвалид.
— Вижу, у вас тут лодка, — сказал он (эти слова были задуманы как частичное извинение).
— Я бы вас покатала, но не сейчас. Сейчас мы будем смотреть на закат.
Она указала на старый кухонный стул и велела Говарду на него сесть, сказав, что это стул для любования закатом. Сама она села на траву. Он собирался спросить, не трудно ли ей будет потом встать, но переду-мал.
— У меня был полиомиелит, — сказала она. — Вот и все. Моя мать им тоже болела, только она умерла.
— Мне очень жаль.
— Да, наверно, очень жаль. Я ее совсем не помню. На следующей неделе я еду в Египет. Мне ужасно хотелось туда поехать, а теперь как будто стало все равно. Как вы думаете, там будет весело?
— Я вынужден зарабатывать себе на жизнь.
Он сам удивился своим словам, а она, конечно, захихикала.
— Я говорила вообще, — высокомерно заявила она, закончив хихикать.
— Я тоже.
Наверняка ее заловит какой-нибудь охотник за приданым — возможно даже, египтянин. Она казалась одновременно слишком смелой и слишком ребячливой. Это может поначалу заинтриговать мужчину, но потом ее прямота, уверенность в себе — если это можно так назвать — начнут ему надоедать. Но, конечно, у нее будут деньги, а это некоторым мужчинам не надоест никогда.