Когда ближе к часу ночи Фише рухнул на свою продавленную постель в холостяцкой гостинице на Армастенстраат, в голове у него, правда, вертелось много всякого, но никак не мертвое тело возле какой-то пустынной парковки в Диккене и не требовательный голос остатков чахнущей совести.
Следующий день — пятница — выдался дождливым и унылым. Большую его часть Андреас Фише пролежал в постели, чувствуя себя не совсем здоровым и разбитым, и только утром в субботу позвонил в полицию — из телефона-автомата на Центральном вокзале — и спросил, не хотят ли они получить кое-какую информацию.
Ему ответили, что, в принципе, хотят. Однако сразу дали понять, что не собираются платить ему ни гроша.
Фише быстро проанализировал ситуацию. Потом гражданская сознательность взяла верх, и он совершенно бесплатно рассказал, что в пригороде Диккен, пожалуй, стоит забрать труп. На парковке, поблизости от поля для гольфа, возле ресторана, как он там, черт возьми, называется.
Если он не ошибается, этого человека убили.
Когда полицейский принялся спрашивать его имя, адрес и тому подобное, Фише сразу повесил трубку.
— Как давно? — спросил комиссар Рейнхарт.
— Трудно сказать, — ответил Меуссе. — Точно определить пока не могу.
— Ну, на твой взгляд, — настаивал Рейнхарт.
— Хм… — произнес Меуссе, рассматривая лежащее на мраморном столе тело. — Три-четыре дня.
Рейнхарт подсчитал:
— Значит, во вторник или в среду?
— Во вторник, — уточнил Меуссе. — Если тебя устроит чистая догадка.
— У него довольно изможденный вид, — заметил Рейнхарт.
— Он мертв, — сказал Меуссе. — Все время идет дождь.
— Да-да.
— Хотя начальник, наверное, старается на улицу не выходить?
— По мере возможности, — ответил Рейнхарт. — Значит, всего два удара?
— Достаточно одного, — уточнил Меуссе, поглаживая лысину. — Если знать, куда целиться.
— А убийца знал?
— Возможно, — сказал Меуссе. — То, что ударили примерно сюда, довольно естественно. Через макушку к виску. Второй… удар по шее… интереснее. Он более профессиональный. Перебивает шейный отдел позвоночника. Так можно убить лошадь.
— Понятно.
Меуссе пошел в угол, к раковине, и стал мыть руки. Рейнхарт остался у стола, разглядывая покойника. Мужчина, судя по всему, лет тридцати. Возможно, чуть моложе. Довольно худой и довольно высокий: метр восемьдесят шесть, как сообщил Меуссе. Одежда лежала на другом столе и была самой обычной: синие джинсы, долгополая зеленая ветровка, тонкий, довольно изношенный шерстяной свитер, бывший когда-то светло-серым и местами еще сохранивший цвет. Простые коричневые туфли-мокасины.