— Я должен ехать завтра, рано утром, — проговорил он, присев на диван рядом с ней.
Его голос звучал серьезно, с легкой ноткой грусти. Она сказала себе: «Он знает, что я чувствую…» — и от этой мысли ей стало менее одиноко. Выражение его лица было жестким и в то же время нежным — в первый раз она поняла, что он пережил.
Она не сомневалась в необходимости расстаться с ним, но сейчас было невозможно объявить ему об этом.
— Оставляю тебя одного с твоими письмами, — сказала она, вставая.
Он не стал возражать, а просто спросил в ответ:
— Пойдешь со мной сейчас прогуляться?
И ей сразу пришло в голову пойти с ним к реке и доставить себе в последний раз трагическое наслаждение посидеть рядом с ним в маленьком павильоне. «Возможно, — подумала она, — там мне будет легче сказать».
Однако при возвращении с прогулки сказать было нисколько не легче; но тайное решение сделать это до его отъезда принесло ей неестественное успокоение и в последний час сказалось приступом меланхолии. Продолжая обходить тему, которая опаляла их лица своим пламенем, они упорно говорили о других предметах, и Анне казалось, что разумом они никогда не были так близки друг другу, как в этот час, когда их сердца были так разъединены. В колеблющемся пламени любви потускнело колеблющееся пламя мысли, которая когда-то озарила ее сознание. Она забыла, насколько Дарроу расширил ее мир и раздвинул ее кругозор, и с болью от двойной потери увидела себя среди скукоженных мыслей.
Впервые ей ясно увиделось, какой будет ее жизнь без него. Она вообразила, как пытается сосредоточиться на каждодневных заботах, и все, что прежде было ярким и живым, теперь представлялось безжизненным и суетным. Попыталась думать о том, как полностью посвятит себя развитию дочери, подобно другим матерям; но предположила, что те матери лелеяли свои чада, помня о пережитом счастье. У нее же не было ничего, и вся ее неудовлетворенная молодость продолжала требовать то, что недополучила.
Поднявшись наверх, чтобы одеться к обеду, она сказала себе: «Это последний мой вечер с ним, и потом, перед тем как пожелать ему покойной ночи, я скажу».
Отсрочка разговора не казалась неоправданной. Дарроу показал ей, как боится пустых слов, как решительно уклоняется от бесплодных споров. Он, должно быть, прекрасно знал, что происходит в ее душе с момента своего возвращения, однако, когда она пыталась открыть ему душу, уходил от ее откровений. Поэтому она просто следовала примеру его поведения до последнего момента, словно сказать ей было уже нечего…
Этот момент, похоже, наступил, когда в обычное свое время после обеда мадам де Шантель поднялась к себе. Она немного задержалась, чтобы попрощаться с Дарроу, которого не надеялась увидеть утром, и ее любезный намек на его скорое возвращение прозвучал для Анны как голос судьбы.