Он был в вечернем костюме и, подходя к ней, сказал:
— Посол занят на официальном обеде, так что я все-таки свободен. Куда мы пойдем?
Анна представила себе, как сидит весь вечер наедине со своими несчастными мыслями, и от одного того, что она может выкинуть их из головы на ближайшие несколько часов, ей немедленно сделалось легче. Уже ее настроение вторило настроению Дарроу, и, отвечая улыбкой на его улыбку, она подумала: «Ничто не может изменить того факта, что я принадлежу ему».
— Так где будем обедать? — весело повторил он, и она назвала известный ресторан, поскольку однажды слышала, что он отдает ему предпочтение. Но тут же ей показалась, что по его лицу пробежала тень, и Анна мгновенно сказала себе: «Это туда он ходил с ней!» — О нет, все-таки не там! — перебила она себя и теперь убедилась, что он действительно покраснел.
— Тогда где?
Она отметила, что он не спрашивает, почему она вдруг передумала, и это убедило ее, что ее предположение верно и что он знает о ее догадке. «Он всегда будет знать, что я думаю, и никогда не осмелится спросить», — сказала она себе и поняла, что их разделяет та же непреодолимая стена молчания, что и ее с Оуэном, стеклянная стена, сквозь которую они могут видеть малейшие жесты друг друга, но не пропускающая звука…
Они отправились в ресторан на бульваре, и там, в интимном уголке тесной арены, невысказанное это чувство постепенно перестало угнетать ее. Он выглядел таким беззаботным и красивым, так гордился ею и так откровенно радовался ее близости, что все заботы меркли в его присутствии. Он узнал, что послу предстояло провести в Париже два дня, и соответственно откладывается его отъезд в Лондон. Он радовался перспективе побыть с Анной несколько лишних часов, и она не спрашивала себя, не знак ли равнодушия эта его радость, ибо, прекрасно сознавая его способность влиять на ее настроение, имела повод втайне гордиться тем, что смогла поднять настроение ему.
Они засиделись за фруктами и кофе, и, когда собрались уходить, Дарроу сказал, что, если она расположена посмотреть какое-нибудь представление, еще не слишком поздно и они успеют на второе отделение в одном из небольших театров.
При упоминании о времени ее мысли вернулись к Оуэну. Вообразился поезд, мчащийся на юг сквозь грозу, и в углу качающегося купе его лицо, белое и нечеткое, каким предстало перед ней в дождливых сумерках отеля. Ужасно, что постоянно приходится платить за свое счастье!
Дарроу попросил принести ему театральный журнал и сейчас, оторвавшись от него, сказал:
— Я слышал, что в «Атенее» во втором отделении играют занятную пьесу.