— Прощай! — услышала она его слова и шаги, удаляющиеся к двери.
Она было хотела поднять голову, но тяжесть отчаяния не позволила. Она сказала себе: «Это конец… он больше не сделает попытки…» — но пребывала все в том же экстатическом оцепенении, отрешенно следя за роковым ходом секунд. Затем путы, что сдерживали ее, как будто лопнули, она подняла голову и увидела, как он уходит.
«Но он мой… мой! Он не принадлежит никому больше!» Его лицо повернулось к ней, и выражение его глаз уничтожило все ее страхи. Она больше не понимала, что вызвало ее бессмысленный протест; и немыслимая сладость любви к нему вновь стала единственной реальной вещью на свете.
Наутро Анна проснулась с унизительным воспоминанием о предыдущем вечере.
Дарроу был прав, говоря, что их жертва никому не пойдет на пользу; и все же она, кажется, смутно понимала, что существуют вещи, не подлежащие испытанию по этому критерию. Она, во всяком случае, должна была — этого требовала гордость, и его, и ее собственная, — воздержаться от повторения подобных сцен; и усвоила, что это не в ее силах, пока они вместе. Однако, стоило ему предоставить ей возможность освободиться, все ее рассуждения улетучились и остался только слепой страх потерять его; и она увидела, что они двое глубинно и неразрешимо связаны, как деревья, чьи корни переплелись. Она долго раздумывала над своим положением, смутно сознавая, что для освобождения необходимо прибегнуть к внешней помощи. И постепенно решение, кто может ей помочь, созрело. Только Софи Вайнер могла спасти ее — только Софи Вайнер могла вернуть ей потерянный покой. Она отыщет ее и скажет, что рассталась с Дарроу, и потом пути назад не будет, и ей волей-неволей придется идти вперед одной.
Любое оправдание действия было как своего рода болеутоляющее, и она отправила служанку к чете Фарлоу с запиской, в которой просила узнать, не примет ли ее мисс Вайнер. Служанка долго не возвращалась, а когда наконец появилась, то принесла клочок бумаги с адресом и устное послание, что мисс Вайнер уехала два дня назад и находится сейчас у своей сестры в отеле поблизости от площади Звезды. Служанка добавила, что миссис Фарлоу под тем предлогом, будто планы мисс Вайнер все время меняются, сперва не хотела выдавать эти сведения; и Анна предположила, что девушка переехала из дома друзей и попросила их никому не сообщать новый адрес, дабы ее не нашел Оуэн. «Она полна веры в себя, а я нет», — размышляла Анна, и эта мысль послужила новым стимулом для действия.
Дарроу объявил, что заглянет к ней вскоре после ланча, а утро было уже в самом разгаре, так что Анна, все еще сомневаясь в своей стойкости, решила немедленно поехать по адресу, который дала миссис Фарлоу. По дороге она пыталась припомнить, что слышала о сестре Софи Вайнер, но, кроме восторженного рассказа девушки о том, какая прелесть эта неведомая Лаура, могла вспомнить лишь некие смутные намеки миссис Фарлоу на ее артистические способности и матримониальные неурядицы. Дарроу упоминал о ней, но лишь однажды и очень скупо — та, мол, проявляет, видимо, очень малый интерес к благополучию Софи и во всяком случае географически слишком далека от нее, чтобы оказывать какую-то практическую поддержку; и Анна размышляла, какое стечение обстоятельств свело сейчас сестер. Миссис Фарлоу говорила о ней как о знаменитости (в какой области, Анна не могла вспомнить); но у миссис Фарлоу знаменитостей был легион, а имя на клочке бумаги — миссис Мактарви-Бёрч — ни в малейшей мере не ассоциировалось у Анны со славой.